— Ты хорошо спала? — наконец спросил он, нарушив молчание, ставшее невыносимым.
— Да, спасибо.
— Вчера я очень расстроился. Я подслушал твой разговор по телефону и почувствовал, что меня предали…
— Не переживай. Я все понимаю и не буду устраивать сцен…
— Я должен извиниться перед тобой, — перебил Зейл. — Я неправильно все понял. Ты мне не лгала — с тобой говорил не Алехандро.
Она встревожилась:
— Откуда ты знаешь?
— Вчера он получил травму во время матча в Буэнос-Айресе, его отвезли в хирургическое отделение, и он до сих пор не пришел в сознание. — Он посмотрел на нее, сохраняя бесстрастное выражение лица. — Полагаю, ты уже знаешь об этом…
— Я не знала.
Он отвернулся:
— Прости, Эммелина. Я понимаю, что у тебя к нему… сильные чувства.
— Мне жаль, что он травмирован, но я не люблю его.
— Правда?
Она посмотрела ему в глаза:
— Как я могу любить его, если мне нужен только ты?
Он долго изучал выражение ее глаз и наконец спросил:
— Даже после вчерашнего вечера, когда я был намерен выгнать тебя?
— Да.
Он был бледным, напряженным и расстроенным.
— Прости. Я должен был доверять тебе.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить улыбку.
— Все мы ошибаемся.
— Простишь меня?
— Да.
— Я хочу, чтобы ты осталась и была рядом со мной на балу.
— Конечно. С удовольствием.
— Спасибо. — В его голосе слышалось облегчение, но выражение его лица оставалось мрачным. — Теперь возвращайся к себе на примерку бального платья.
Зейл смотрел ей вслед, пока за ней не закрылась дверь. На мгновение он ощутил себя покинутым. Ему было приятно находиться рядом с ней. Она ошиблась, сказав, что она — не та, кто ему нужен. Ему пора бы уже ослабить контроль и перестать видеть все в черно-белом свете. Пора открыться, повзрослеть, измениться… ради нее. Он вспомнил, как доверчиво она прижималась к нему во сне. Ему хотелось, чтобы так было каждую ночь. Хотелось жениться, жить с ней, иметь детей…
Ханна стояла в примерочной комнат королевы в узком белом платье в греческом стиле, которое никак не застегивалось.
И никто ничего не говорил.
Ни леди Андреа, сидевшая в углу с записной книжкой, ни Камилла с Терезой, стоявшие у дальней стены, ни Селин, маячившая за спиной у Антона Пьера, парижского дизайнера, прилетевшего накануне утром с платьем для бала и свадебным платьем.
Все молчали — но что можно было сказать?
Изящное облегающее шифоновое платье должно было легко спадать белой волной, но вместо этого ткань топорщилась под мышками, а молния на спине не застегивалась.
— Втяните живот, — сказал Антон Пьер, изо всех сил дергая застежку вверх. Выражение его лица было неодобрительным.