— Почему ты так уверен в этом?
— Потому что он и мальчик говорили на иностранном языке.
— На каком же?
— Не знаю, сэр. Знаю только, что на иностранном. Не на английском и не на еврейском.
Мистер Меламед привез Саймона в приют и вернулся домой, к тихой трапезе в маленькой гостиной — он не любил обедать один в просторной, торжественной столовой. Хорошо, что он сумел забрать мальчика от Графа и его свиты. И, к счастью, мистер Мюллер поверил мистеру Меламеду, когда тот объяснил, что в исчезновении Саймона со склада не было ничего подозрительного, ребенок просто-напросто заблудился.
Да, директор приюта поверил его рассказу. Но может ли он сам верить рассказу мальчика? Ему очень хотелось, чтобы история Саймона оказалась правдой. Мистер Меламед понимал, что ребенок, у которого не осталось на свете ни одной родной души, мог сбежать от испуга, даже будучи ни в чем не повинным. Случись так, что ищейки с Боу-стрит взялись бы расследовать это преступление и узнали, что в нем замешан мальчик, они схватили бы его, не разбираясь, виновен ли он, — особенно если бы нашли у него ключ от лавки и гинею.
Но если Саймон невиновен, почему он сохранил ключ? И если он сбежал к Графу из страха, то почему Граф не избавился от ключа? Если же Граф использовал ребенка как вора и был намерен продолжать обворовывать мистера Лиона, когда у того заведется новая шкатулка с деньгами — почему же он не приказал Саймону положить ключ обратно в ящик стола? У мальчика была возможность проделать это утром, когда мистер Лион занемог, и никто бы не узнал, что ключ на время пропадал. Зачем хранить у себя столь явную улику, если не хочешь болтаться на виселице?
Быть может, ребенок в своей невинности надеялся, что ключ послужит подтверждением его рассказа? Или это Граф Грэйвел-лейнский вновь хочет посмеяться над ним?
— У вас будут еще распоряжения, сэр? — в комнату вошел дворецкий и принялся убирать со стола. Мистер Меламед очень устал после этого поистине изнурительного дня; ему хотелось сказать слугам, что можно закрывать двери на ночь. Но он знал, что в эту минуту мистер Лион в тревоге ждет от него известий.
— Пожалуйста, распорядитесь, чтобы через полчаса прислали карету.
— Да, сэр.
Дворецкий вышел, унося посуду, а мистер Меламед еще некоторое время сидел за столом, допивая кофе. Темная капля упала на его жилет, и он вытащил носовой платок, чтобы промокнуть пятно. Раздался негромкий звон — что-то выпало из платка на пол.
Разгадка не замедлила явиться — то была пуговица, и притом необычная: с выгравированной эмблемой, возможно, гербом некоего знатного рода. Он предположил, что пуговица могла оторваться от сюртука слуги — на одежде графских и герцогских слуг нередко значился герб их знатных хозяев. Что до того, кто завернул ее в платок, — на этот счет у него не было сомнений. Он помнил, каким театральным жестом Граф Грэйвел-лейнский засунул платок в карман его плаща, когда они стояли на крыше. Но зачем?