Все вокруг, все, кто сейчас накачивался вином, пивом и шнапсом, только что за ее пьяницу-отца молились, все как один дружно бормотали что-то в ответ на слова священника, молились, как положено, и за того, кто умрет следующим. Что ж, Ольге и не нужно с ними разговаривать, ритуал соболезнующих рукопожатий позади, ей и дышится теперь легче, даже в этом насквозь прокуренном зале. И совершенно ей ни к чему, чтобы хоть кто-то — Хольдер Георг или старик Плозер, который однажды в шутку даже ласково ущипнул ее за ушко, — подсаживались к ее столу сказать несколько добрых слов об отце, как это испокон веков водится на поминках, на поминальной трапезе. Значит, и она никого не будет уговаривать есть суп, по ней, так пусть стынет, пусть покрывается глазками жира, и пирог на сладкое тоже пусть не едят, не надо делать ей одолжение, клецки в супе пускай хоть замерзнут, ей все равно, она платила за еду, а не за красивые речи. И смотри-ка, они и вправду ради нее ни на какие уступки не идут, ради нее никто не прикинется любезным, никто ей в угоду и не подумает сказать про отца, что сердце у него было доброе и человек он, в сущности, был неплохой. Нет, она даже рада, что они ее сторонятся. Когда они от стойки на нее глазели, она беззастенчиво глазела в ответ, нет, она не откажет себе в удовольствии спокойно, в упор разглядывать все эти притворно безобидные, изможденные трудом и пьянством рожи, нет уж, она не упустит возможности людей посмотреть и себя показать. Флориан исподлобья пялился на мужиков и не говорил ни слова. За одним из столов, что прямо у стойки, уже резались в картишки, в подкидного, как нетрудно было догадаться по азартным выкрикам. Она явственно расслышала голос Райдера Тони, капельмейстера: «А вот и мы по крестям!», в зычном, сытом басе еле сдерживаемое торжество, но вслед за этим громкий шмяк кулаком по столу и гортанный, ликующий взвизг старика Плозера: «А червонного-то валета и позабыли, ха-ха!»
Когда служки, причетники и парнишка, что был с крестом, доели каждый свой кусок пирога, за столом перед двойной шеренгой тарелок, кроме Ольги, Флориана и смотрителя Отто, никого не осталось. Тут к ней вдруг протиснулся хозяин «Лилии» и спросил, что делать с супом, а заодно и с пирогом, который в кухне уже нарезали. Суп, ответила Ольга, пусть еще постоит, правда, клецки размякнут, ну да ничего. За все заказанное она, разумеется, заплатит, и за пирог тоже, пирог подавальщицы и кухарки могут домой забрать или сразу на кухне съесть, он, Нац, тоже может к ним присоединиться, она всех приглашала, и его тоже, а расплатится она, как он пожелает — хочет, наличными, хочет, чеком.