Друг украдкой толкнул меня в бок. И тут же сам спросил у девчонки:
— Ты как в сад-то попала?
— Таля позвала меня. Мы играли, и Таля показала мне, как она сушит яблоки для фронта. Прямо на ветках… А он увидел и ударил ее по рукам палкой. Я испугалась и убежала…
— Да, мальчики, мы еще не познакомились, — спохватилась вдруг она и протянула Мишке руку, но он со смешком сунул в ее ладошку мои пальцы.
— Женя, — назвала себя девочка.
— А он Толька, — сказал за меня Мишка, вылезая из укрытия, и, не оборачиваясь, буркнул: — Я Мишка Ржавый.
— Какой? — не поняла девочка.
Мишка улыбнулся:
— Ржавый… Дразнят так, потому что конопатый.
— А меня в нашем дворе звали Енька-Тренька, — просто призналась девочка.
Но нас это не интересовало. Посерьезнев, Мишка кивнул мне:
— Ладно, пошли.
— Вы на речку? — спросила девчонка.
— Да нет, туда вон. — Мишка неопределенно показал на лес.
— Тут дело одно, — подтвердил я и поймал насупленный взгляд друга. Но он зря волновался. Я помнил про уговор: поиски самолета держать в тайне.
— До свидания, — попрощалась Енька.
Мы промолчали. Было немного неловко и смешно разговаривать с ней.
Она казалась совсем не такой, как наши станичные девчонки.
И неделю спустя продолжались поиски утонувшего самолета. Речное дно возле Голого яра мы изучили досконально: обследовали каждую корягу, каждый камень, черневшие под водой, — никаких следов.
Июльский день дышал зноем, но мы так долго пробыли в воде, так нанырялись, что зуб на зуб не попадал.
— Айда на горячку, — позвал я, содрогаясь всем телом.
На песчаной косе припали посиневшими животами к горячему песку. В вышине плыли пушистые прозрачные облака, над отмелями метались кривчики и выспрашивали у кого-то: «Чьи вы, чьи вы?» Было покойно и хорошо лежать под теплым солнышком, на берегу своей реки…
Река детства — самая светлая река. Она первая учительница деревенской детворы. В ее закосках мы учились плавать, в ямах, под корягами ловили руками сонных налимов, на ее стремнины выводили утлые баркасы. На горячке, прижав руки к мокрой груди, делали песчаных орлов, тут же выкуривалась первая самокрутка, начиненная сухими листьями лебеды, сюда, робея, шли впервые с голенастыми невестами. Пусть она не широка и острова ее заросли камышом, но лучше этой реки нет на земле. Через много лет не раз и не два вспомнятся ее изломистые берега и песчаные косы, ее ласковые воды. Она напомнит об отцовском доме и о друзьях детства. Скажет, как вместе с Мишкой Железняковым искал ты самолет…
— Поесть бы теперь, — сказал Мишка, подгребая под грудь песок. — Ты смог бы съесть целую буханку хлеба?