— Я бросился искать своего заместителя по организации прапорщика Самохвалова. Первым делом — по месту службы…
Корочкин рассказывал, слова выскакивали совершенно автоматически: пошел, увидел, сказал… Кажется, этот стиль вполне устраивал притомившегося оберштурмбаннфюрера. Думал же Корочкин совсем о другом. Митя Самохвалов, нежный друг Митенька… Жили рядом, вместе росли; обе семьи, и Самохваловых и Корочкиных, хотя и были записаны в шестую часть губернской родословной книги, но обнищали, от былого величия не осталось и следа, в родовых имениях давно уже обретались разного рода Лопахины, а то и Пети Трофимовы, так и не пришедшие в революционное движение, но зато обзаведшиеся изрядными капиталами на поставках для армии. И приходилось нанимать извозчиков и выезжать на все лето на дачу, за город, да не на фешенебельное взморье, там разве что Сергей Юльевич Витте мог себе позволить или Манасевич какой-нибудь, а в места куда как более скромные… Там вместе с Митенькой ходили в вокзал, на танцы, слушали пение заезжих куплетистов и исполнителей романсов, там впервые — в 14-м или 15-м услыхали Вертинского.
В костюме Пьеро он заламывал руки с бриллиантами на пальцах и пел:
Что вы плачете здесь, одинокая, глупая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы…
Давно это было… А Краузе смотрит, смотрит, будто внутрь влезть хочет. Всяких видел, такого — впервые. Не то — соврать, не так сказать страшно. Оторопь берет. А насчет Аникеева — воспитателя из Лагеря, чего рассуждать… Как получилось — так и получилось. А почему, отчего, по какой причине — это слова, символы, чушь. А Митенька в тот раз был странный…
Прапорщик Самохвалов выскочил из подъезда пробкой от шампанского, сжал в объятиях, закружил.
— Пусти, оглашенный, — отбивался Корочкин. — Я ведь не Таня Калинникова!
— Любит она меня, Гена… — Самохвалов, даже не заметил насмешки. — Сегодня объяснились. Вечером приду к ним, все скажу ее отцу. И — венчаться!
— Поздравляю, Митя… Только до вечера еще дожить надо.
— Типун тебе! Мне и так кажется, что Калинников на меня смотрит… Догадывается, что ли… О наших делах.
— Ты не проболтался, часом?
— Я офицер, — выпрямился Самохвалов. — Я слово чести дал. Только знаешь — Тане можно. Она хороший человек.
— Ах, Митя… Что есть «хороший человек» в наши бело-красные дни? Добрый или злой? Убийца или праведник? Сильный или слабый? Опрокинулся мир, и разверзлись хляби, Митя, и потоп нынче, как во времена Ноя праведного, только в крови плывем… Все одним цветом из-за нее, поди различи… Ступай за мной…