— А мы еще и оружие у них отобрали, — Лоськов положил на стол малый маузер и браунинг.
— Ну, Лоськов… — замотал головой Зворыкин. — Все у тебя? Или еще что? Ну а все — так бери молодцов и веди на дальний пакгауз. У нас тоже все.
Офицеры переглянулись.
— К Духонину? — спросил Ломов. — Для «связи»?
— А вы думали? — прищурился Бритин. — Вы махровые наши враги, служите в учреждении, которому от нас не было и впредь не будет пощады, и руки у вас замараны кровью наших товарищей, к тому же еще и рассказывать ничего не желаете. Ступайте.
Лоськов подтолкнул Задержанных к дверям. Оба послушно двинулись, на пороге Ломов остановился:
— Давайте по-деловому… От того, что мы назовем вам имена и факты, — судьба наша только усугубится. Я другое предлагаю: обмен.
— Кого на кого? — спросил Бритин.
— Просто «на кого», — впервые открыл рот Севастьянов. — «Кого» — это ясно. Нас.
— Вы бывший преподаватель гимназии? — искривил губы Бритин. — Филолог?
— Дайте чаю… — Севастьянова била дрожь. — Извините…
— Жарко же? — удивился Зворыкин, наполняя стакан из кипящего титана. Протянул стакан Севастьянову, тот начал жадно прихлебывать.
— В городской тюрьме сидят шестеро большевиков. Подпольщики. Улики налицо, мы их… — Ломов запнулся. — Наши, одним словом, их должны…
— Что вы мнетесь, как девочка! — разозлился Зворыкин. — Протокол какой предлагаете?
— Соседняя станция занята нашими, — вмешался Севастьянов. — Отстучите им по «юзу» сей печальный факт, потребуйте, чтобы они немедленно сообщили в контр… то есть — военный контроль. И условия обмена.
— Ну, что, комиссар? — помолчав, спросил Зворыкин.
— Сомневаюсь, — отозвался Бритин. — Шестерых за двоих они не дадут, двоих на двоих мы менять не можем, не этично, и технически обмен невыполним: риск, опыта у нас никакого. Они нас надуют. В общем, этих — в расход.
— А тех?
Бритин молча развел руками. Зворыкин тяжело уставился на задержанных. Все молчали. Бритин снова раскрыл служебное удостоверение Севастьянова.
— Вы как к этой… бабе попали?
— Обыкновенно, — хмуро сказал Севастьянов. — Мы нормальные мужчины, а длительное воздержание полезно только гимназистам.
— Пойми, Зворыкин, — продолжал Бритин, крутя удостоверение в руках, — мы просто обязаны их расстрелять, махровые же враги, а наши, там, конечно, жаль их, да ведь что поделаешь… Сам подумай: зачем этот обмен, и, не дай Господи, зазря положим еще десяток-другой людей. Неразумно это.
— Я смотрю — у тебя разум не в том месте помещается, комиссар… В болезненном месте. Секли тебя в детстве, что ли?
— При них мог бы и воздержаться, — обиженно поморщился Бритин.