— Уже поздно, дорогая; и мне еще надо кое с кем увидеться по делу, — терпеливо напомнил ей Стреффорд.
— Ох, Стрефф… я не могу, не могу! — Слова рвались из нее помимо ее воли. — Не могу пойти с тобой… не могу пойти в посольство. Так больше не может продолжаться… — Она подняла глаза на него, отчаянно моля. — Пойми меня… пожалуйста, пойми! — стенала она, зная о полной невозможности того, о чем просит.
Лицо Стреффорда постепенно бледнело и суровело. Из землистого оно стало серым, на переносице и вокруг безвольного улыбчивого рта появились морщины упрямства.
— Понять? Что ты хочешь, чтобы я понял? — Он засмеялся. — Что ты уже пытаешься дать мне отставку?
Она вся сжалась, услышав презрительное «уже», но тут же вспомнила, что это единственное, что он мог сказать, именно потому, что не способен понять: она отдаляется от него.
— Если бы я знала, как объяснить тебе!
— Не столь важно «как». Ты это пытаешься сказать?
Она уронила голову и увидела палые листья, кружащиеся над дорожкой у ее ног, поднятые внезапным порывом зимнего ветра.
— Причина… — продолжал он, прочистив горло вымученным смешком, — причина для меня не так важна, как сам факт.
Она молчала, мучась его болью. Но тем не менее, подумала она, он не забыл об обеде в посольстве. Эта мысль придала ей мужества продолжать:
— Это бесполезно, Стрефф. Я совершенно не тот человек, который сделает тебя счастливым.
— Ох, пожалуйста, предоставь мне это решать, ладно?
— Нет, не могу. Потому что тоже буду несчастна.
Он отмахнулся от мчащихся листьев.
— Тебе потребовалось довольно много времени, чтобы выяснить это.
Она видела, что недавно родившееся чувство собственной важности заставляет его страдать даже больше, чем уязвленная любовь, и это снова придало ей мужества.
— Если я долго думала, так тем более имею основание не раздумывать дольше. Если бы я совершила ошибку, то пострадал бы от этого ты.
— Спасибо за исключительную заботу, — сказал он.
Она беспомощно посмотрела на него, пронизанная чувством обоюдной их недоступности. Затем вспомнила, что и Ник во время их последнего разговора казался недоступным, и спросила себя, неизбежно ли человеческие души становятся непроницаемы, когда пытаются пробиться друг к другу. Ей хотелось это сказать Стреффу — но он и этого не поймет. Ее снова захлестнуло одиночество, и она безрезультатно искала слово, которое дойдет до Стреффа.
— Ты мне позволишь одной вернуться домой? — попросила она его.
— Одной?
Она кивнула:
— До завтра… до завтра…
Он героически попытался улыбнуться:
— К черту завтра! Что бы там ни было, это не помешает мне проводить тебя домой. — Он оглянулся на такси, ожидавшее их в конце пустынной подъездной дорожки.