– Эван, уходи, – буквально взмолилась я.
– А почему у тебя красное лицо? Он тебя ударил?
– Тебе нельзя здесь оставаться, – не сдавалась я. – Ну пожалуйста, пожалуйста, уйди! – Я перевела взгляд с его лица на дверь, которая в любую минуту могла открыться, и у меня по щекам снова покатились слезы.
Он вытянул шею, пытаясь разглядеть, что делается у меня в комнате.
– Эмма, что произошло? – задохнулся он, увидев устроенный в комнате погром.
– Ты только делаешь мне еще хуже.
Пожалуйста, уходи, – попыталась я загородить своим телом от него комнату.
– В понедельник я сам отвезу тебя в школу. И ты мне все по дороге расскажешь, – не сдавался он.
– Хорошо. Только поскорей уходи, – в очередной раз попросила я.
Наконец Эван внял моим мольбам и немного отодвинулся от окна. Он явно колебался, не решаясь предпринять что-то еще, но я быстро закрыла окно и опустила жалюзи.
А потом вернулась в свой разрушенный мир и встала на колени среди обломков. Я слышала, как Кэрол сказала, что скоро вернется, значит плакать было некогда. Мне не хотелось выкидывать обрывки фотографий и мамины письма, поэтому я сложила все в рюкзак. А сломанные фоторамки и разорванные картины выкинула в мешок из-под мусора.
Затем, как автомат, выполнила всю положенную мне работу по дому. А потом, совершенно опустошенная, вернулась к себе в комнату. Села на пол, прислонившись спиной к кровати, и уставилась невидящими глазами в пустоту перед собой. Оцепенение хоть как-то помогало заглушить боль в груди.
Если раньше я все же не позволяла себе в этом признаться, то теперь уже не сомневалась, что ненавижу Кэрол всеми фибрами души. Стиснув зубы, я попыталась сдержать рвущийся из груди крик. Чтобы не давать воли бушующим в душе чувствам, я изо всех сил вонзила ногти в ладонь. Но ничего не получилось: я упала на пол и зашлась в судорожных рыданиях. В своей дикой злобе она посягнула на мое единственное святилище, и я корчилась от осознания собственного бессилия, ведь еще немного – и она меня уничтожит. Хватит ли у меня сил ей помешать? Внезапно я поняла, что оставшиеся шестьсот девять дней равносильны для меня пожизненному заключению. Смогу ли я себя узнать, когда наконец дождусь долгожданного освобождения?
Я забралась в шкаф и набрала Сарин номер.
– Эм? Ты в порядке? – выдохнула Сара.
– Да, у меня все хорошо, – прошептала я.
– У тебя такой грустный голос. Что она с тобой сделала?
– Сейчас я не могу об этом говорить. Звоню тебе, потому что обещала.
– Утром приезжал Эван. – (Я не ответила.) – Он жутко расстроен, интересовался, что случилось. Спрашивал, не пострадала ли ты. Буквально наорал на меня, требуя все рассказать. Я, конечно, ни гу-гу, честное слово, но он настаивает на том, чтобы самому заехать за тобой в понедельник. Вот, хочу тебя предупредить. Но если ты вдруг захочешь поехать со мной, я на всякий случай буду поблизости.