— Вы недостаточно ко мне расположены?
Ее шепот был едва слышен.
— Боюсь, что слишком расположена.
— Зельда! — Он заключил ее в объятия. Она попыталась вырваться, но Том держал крепко. Лица их почти соприкасались, глаза не отрывались от глаз. Он коснулся губами уголков ее губ, но Зельда сопротивлялась.
— Нет, пожалуйста, не надо, — умоляла она.
Но он закрыл ей рот поцелуем. Она невольно покорилась этим сильным рукам, этим губам, дрожавшим на ее губах; она слышала, как бешено бьется его сердце.
— Нет, нет, я слишком люблю вас для этого, Том. — Она с силой оттолкнула его. — Я не хочу портить нашей дружбы! Мы пережили вместе так много хорошего — а сколько еще впереди… Побед или поражений? Я думаю — побед! Вы будете писать, я — играть в написанных вами пьесах. Мы…
— Но почему же нам не стать мужем и женой?
— Потому… потому… — Она спрятала лицо в ладонях. — Я неподходящая жена ни для вас… ни для другого мужчины.
— Зельда?!
— Правда. До моего брака с Джорджем были… были и другие.
— Зельда…
— И когда он узнал это, он меня прогнал…
Она открыла лицо — оно было мокрое от слез.
— Мне очень жаль, что дошло до этого разговора, но кажется, я не виновата, я старалась избежать его… Судьба, должно быть, против нас… или, может быть, я обманываю себя, я еще недостаточно старалась отойти от вас…
…Джону известно обо мне все. Не знаю, как это вышло, но я рассказала ему всю свою жизнь однажды вечером — мы сидели вместе с ним на ступеньках дома мадам Буланже, мне было очень одиноко… Ему было легко рассказывать… А вот вам… трудно…
…Когда мне было семнадцать лет, рядом с нами в Сан-Франциско жил один мальчик на год моложе меня… Мы учились вместе в школе.
…Я его полюбила, Том. Так, как никогда в жизни потом ни одного человека не любила… И он меня тоже… Мы были дети, ничего не знавшие о жизни… и мы так жаждали друг друга…
Медленно текли слова. Зельда, не щадя себя, рассказывала все. О Майкле, о Бойльстоне. Закрыв глаза, рассказала, как делила себя между ними обоими. Потом — о бегстве Майкла, о своем уходе от доктора, о Джордже, о безобразной обстановке жизни во время странствований с водевилем; рассказала и о последнем этапе — скачках, игре в карты, голодном существовании; рассказала о Джерри, о пожертвовании ребенком, об ужасной последней сцене с мужем, о болезни…
— Это была болезнь не только тела, но и души, — закончила она. — Я дошла до последнего предела… до последней черты, и, когда переболела, что-то новое родилось во мне. Я решила стать другой, жить по-другому… мне казалось, что все, с кем сводила меня судьба, были несчастны из-за меня и приносили несчастье мне. И что отныне надо жить одной, не вымаливать любви и не любить никого… Я не хочу, чтобы мужчина вмешивался в мои дела… Это принесет страдание и ему, и мне.