Не гул мотора, грохот.
Что же это с ним случилось? Он не сирота. У него есть брат.
Графу не нужна была власть. Не графу — отцу. Понятно, и брату не нужна власть, у них, у Гурских, другие ценности и другие интересы. Просто брат вышел навстречу ему: остановить жестокость. Брата тоже зовут Адриан. А как ещё можно было назвать их с братом. Его мать любила графа. И тётя Алина любила графа. Назвали в честь графа.
Зачем он летит домой?
Брата там нет. И к чему ворошить могилы? И так ясно: брат жив.
Брату, как и графу, власть не нужна, — повторяется назойливо.
И отец, и дед, и брат не могут принять его жестокость.
Кровоточит внутри. Он ощущает запах крови, слышит его, осязает на вкус, чуть сладковатый, звенящий запах крови. Кровоточит разодранная Будимировым плоть и Гурским данная от рождения разодранная жалостью душа. Он — не Будимиров, он — Гурский, — повторяет и повторяет.
Как же получилось, что чужая фамилия, чужая жестокость определили жизнь, отравили его, заразили жестокостью?
Очиститься от Будимирова, отречься. В его крови от матери и Гурского-отца не может быть жестокости. Он надел чужую одежду. Скинуть! Найти брата и ему отдать власть. Пусть брат правит страной, как отец, произошедший от отца-священника, правил своими двумя сёлами.
Он летит домой, чтобы удостовериться: Адриана нет в могиле, Адриан жив. Они — два Адриана — сыновья графа Гурского, и они оба — Гурские. И остаётся всего лишь несколько минут до дома: чтобы сбросить ненавистную чужую одежду, чтобы выдавить из себя Будимирова, пропитавшего дух и плоть.
— Гиша, — шепчет он в трубку, так как голос пропал, и даже трубку держать сил нет. — Магдалина сказала, я сын графа. Гиша, я подлетаю к тебе. Раскопай могилы. Хочу удостовериться, что мой брат жив, что я не убил его! Его глаза… — Но сил объяснять нет, и он лепечет: — Мне нужен мой брат, у меня есть брат, он жив, я хочу удостовериться в этом. Я ему отдам всё. Помоги, Гиша! Скажи, что ты здесь, Гиша!
Обеими руками намертво прижимает трубку к уху и ловит:
— Сколько лет прошло, истлели даже кости!
— Я хоть пыль от них возьму! В лучшей лаборатории исследую. Твоё дело — подвести меня к могиле, Гиша.
— Я не хоронил и понятия не имею, кто хоронил. Я лысел и умирал от горя, я ничего не знаю.
— Кто хоронил?
— Ты всех их перебил в войну, никого не осталось.
Грохочет мотор в голове.
— Я видел брата, он жив! Где он?
— Он не жив, — едва слышный, испуганный голос Григория, — иначе я знал бы, где он.
— Ты врёшь! Я видел его! У него мои глаза. Почему ты молчишь?
— Я сижу в правлении от зари до зари, никуда никогда не выезжал. Я ничего не знаю.