Имел он странную власть и над животными. В самую горячую минуту конфликта, когда Григорий уже идёт прочь и зовёт «Дрём!», Будимиров преграждает путь псу, пристально глядит в глаза, приказывает «Дрём, за мной», и тот послушно плетётся за ним, а не за Григорием, хотя предан Григорию всей своей собачьей душой — Григорий растил его со дня рождения.
Больше всех в жизни Григорий любил свою сестру Магдалину и Дрёма, а потому страх потерять Дрёма заставлял его подчиняться воле Будимирова.
А ещё связывала их любовь к скачкам.
Скачки устраивал граф Гурский раз в год — для взрослых. И вот впервые допустил мальчиков. Произошло это так.
С Григорием набивались в ночное, уговаривали главного конюха Виныча поспать, обещали глаз не спускать с коней, а лишь тот засыпал, распутывали ноги самым быстрым и вместе с Дрёмом носились по степи. Лучшие часы жизни! Конь покорен жестким пяткам, горит ошпаренное ветром лицо, спину жжёт пот. Мчится рядом Дрём, то и дело взвизгивает от восторга. «Дрём, быстрее!» — приказывает Будимиров и рывком обгоняет пса, снова отстаёт и снова кричит: «Дрём, быстрее!» Только так и можно жить: нестись впереди Дрёма и Григория! Однажды Виныч догнал Будимирова, стащил с коня. Намертво зажав плечо, принялся хлестать плёткой. «Не возьму в толк… тощают! Отдохнуть не даёте! Стервецы!» Григорию повезло: сбежал. В ночное ходить перестали, но без скачек обойтись не могли. Стали воровать и объезжать жеребцов. Знали, раньше времени нельзя садиться на жеребца — слабым получится, да утешали себя тем, что оба лёгкие, авось, не попортят! Может, ещё долго воровали у графа подростков, если б не набрались храбрости и на одном из многочисленных праздников, которые тот устраивал, с соревнованиями, фейерверками, подарками, не подошли к нему.
— Мы с Будимировым можем объезжать жеребцов получше взрослых и укротить любого! — сказал Григорий.
Гурский вздрогнул и уставился на Будимирова своими детскими сине-зелёными глазами.
— Ты сильно вырос, узнать нельзя. Как живёшь? Почему бросил школу? — как-то очень поспешно и растерянно спрашивал граф. — Разве не хочешь получить хорошее образование?
Кому другому отрубил бы «А вам-то какое дело до моего образования!», но с графом было всё не так просто: гнал от себя, а под ложечкой часто сосало, настигало: рука графа касается головы — лаской. И сейчас ощутил её. Кроме того, от графа зависели скачки, и Будимиров угрюмо пробормотал:
— Отец велит работать. Мать восстала было, отец прибил её.
Граф снова вздрогнул, глухо сказал:
— Раз хотите, будете участвовать в следующих соревнованиях. Дам вам коней! — И чуть не бегом бросился от них прочь.