Старался говорить мягко, но отеческий тон не давался. Важнее государства и власти, важнее разоблачения врага — испуг Магдалины. И больше всего хочется вернуться к прерванному обеду, включить музыку и смотреть на Магдалину.
Только вот зачем он ей, если потеряет своё государство? Нельзя сейчас думать о ней. Стал листать дело Колотыгина. На Колотыгина не смотрел. Странное ощущение: его глазами с того света смотрят на него граф и Адриан.
— Здесь написано, ты распространяешь лживые слухи о тоталитарности нашего государства, о демократичности других. — Вроде фразы чёткие, а ему кажется: расползаются в воздухе лужицей. Что-то не так сегодня. — Скажи, пожалуйста, почему же в этих хвалёных странах столько безработных, несчастных, так часты самоубийства, так много забастовок и тюрьмы переполнены? Может, потому, что все по одному! А наши трудолюбцы едины в трудовом порыве и в праздники, небось, видел гулянья на улицах!
— Самое демократическое устройство не может защитить человека от одиночества и несчастной любви, болезни и смерти, — сказал свои первые слова Колотыгин. Он будто за обедом сидел, равный с равными. И что-то в его голосе послышалось знакомое, хотя Колотыгин явно старался голос изменить. Где и когда слышал его? — Что касается забастовок. Они — проявление воли свободного человека. Попробуй у нас устрой! Что касается гуляний. Куры и свиньи, хотя ежеминутно их жизнь под угрозой, тоже гуляют в своих загонах и находят какие-то радости! У наших же трудолюбцев радости нет.
— Как это нет? — возмутился Будимиров. Стал рассказывать то, что говорил Магдалине: о соревнованиях, праздниках, о том, что люди любят жить вместе. Ему казалось, не согласиться с ним невозможно! Каково же было его удивление, когда в ответ на его пылкую речь бунтовщик усмехнулся:
— Жильё — клоповники, тараканники, а о праздниках наш трудолюбец и слыхом не слыхивал!
— В левую или в правую? — спросил Ярикин.
За подобные слова, не думая, в любой другой ситуации отправил бы и в левую пыточную, и в правую, а сейчас, увидев в глазах Ярикина холодное бешенство, даже не понял, о чём тот.
— А санатории, а дома отдыха?! — спросил обиженно.
— Армейские казармы! — отвечал спокойно Колотыгин, словно это не он побывал и в левой, и в правой. — Кто-то кашляет, кто-то сморкается, у кого-то недержание мочи, чуть не каждую минуту выходит, шаркая неудобными тапками. Полет-обработка, несъедобная еда, разве не похоже на тюрьму?!
Будимиров ошалело смотрит на улыбающегося человека и не может поверить, что слышит и, главное, добровольно слушает всю эту чушь! Даже Магдалине должно быть ясно: Колотыгин замахивается на самое дорогое!