Тихонов был хорошим человеком, не прошедшим еще окончательной профдеформации — то есть, скажем, он мог поступиться сенсацией ради человечности, особенно если сенсация была так себе, а человек симпатичный. Зато он сохранял еще интерес к миру и умел смотреть на вещи широко — так он о себе думал, хоть и не вполне знал, что это значит.
Рельсы упирались в небольшую пустошь, уже подзаросшую местной флорой. Когда-то здесь могли стоять бараки для рабочих…
— …а потом их разобрали и увезли, — озвучил он свое предположение. Других пока ни у кого не было.
Тихонов посмотрел на Савельева: тот стоял как оглушенный. Никаких следов самолета не было в помине. Честно говоря, Тихонов так и думал, но Савельева все равно было жалко.
— Пошли лес прочесывать, — сказал он.
Лес прочесывали под предводительством Дубняка часа два — безрезультатно. Не было ни обломков, ни сломанных деревьев — то есть деревья были, но не такие, как от падения самолета. Нельзя было даже предположить, что самолет здесь садился, а потом улетел в небо или провалился под землю. А бабка говорила именно об этом месте — самолет был ровно там, где кончаются рельсы… Совершенно вымотанные, они вернулись к железной дороге и расселись рядом.
— Наврала старуха, — сказал Окунев. — Или это правда НЛО было. Было, да сплыло.
Дубняк изучал пустошь, вернулся хмурый.
— Что-то тут было. Может, они тут и садились. Только следы не от «Ан-2».
— Ну точно, НЛО, — Окунев ковырял прутиком землю. — Проблема в том, что мы не ищем НЛО.
Окунев не нравился Тихонову, как не нравятся обычно блогеры журналистам. Так что Тихонов не упускал возможности поспорить с ним, даже когда спорить было не о чем. Сейчас ему просто было жаль Савельева, и поэтому высокомерный скепсис Окунева раздражал еще больше.
— Значит, мы пойдем в другую сторону.
— А может, мы плохо искали? — жалобно спросил Савельев.
— Искали хорошо, — сказал Дубняк, и все ему поверили: если уж Дубняк говорил, что хорошо искали, значит, не могли не найти.
— Пошли, — скомандовал Тихонов, поднимаясь.
Вскоре они дошли до того места, где оставила их Катерина Дмитриевна. И тут Песенка, шедший опять последним, сказал:
— Я понял, что не так.
Все остановились и обернулись.
— Я понял, что не так с рельсами, — повторил Песенка. — Они выглядят так, будто по ним до сих пор ходят поезда.
Теперь это увидели и остальные. А Дубняк был так обескуражен собственным проколом — ведь это он должен был заметить первым и сразу! — что до конца путешествия называл Валю по имени.