Страх можно и увидеть, и почувствовать. Моя собеседница дышала часто и неровно. Она крепко стиснула пальцы рук, лежащих на коленях. Я остро ощущал ее страх.
— Миссис Крейвен! — тихо позвал я.
Она наконец повернулась ко мне. На ее верхней губе блестели капельки испарины; в глазах читался ужас.
В детстве, когда я работал на угольной шахте, я был свидетелем многих несчастных случаев. Они навсегда запечатлелись в моей памяти; воспоминания были такими яркими, как будто все происходило вчера, а не много лет назад. Помню первого пони, которого привели для работы под землей. Должно быть, это было в 1837 или 1838 году; тогда мне не хватало ни сил, ни умения управляться с тяжелыми деревянными дверями-заслонками, которые направляли потоки воздуха. Спуск пони под землю оказался делом нелегким; поглазеть на происходящее собралась большая толпа. Даже усталые и голодные рабочие, чья смена закончилась (и среди них я), задержались, чтобы посмотреть, как все будет проделано.
С пони пришли двое мужчин. Им уже приходилось спускать пони под землю на других шахтах; они знали, что делать. Пони заставили лечь на землю; ноги согнули в коленях и связали. Бедное животное, мокрое от пота, лежало в неестественной для себя позе. С помощью нескольких человек пони перетащили на толстую попону, которой его обернули полностью, так что с одного конца торчала голова, а с другого — хвост. Получившийся «пакет» перевязали веревками и подцепили крюком. Пони повис в воздухе и пронзительно заржал от страха и обиды. Он закатывал глаза, раздувал ноздри. Животное медленно опускали в шахту. Мало-помалу он скрывался из вида: сначала хвост, затем обернутое попоной туловище и в последнюю очередь голова. Неподдельный ужас в глазах существа, спускавшегося во мрак, где ему предстояло провести остаток жизни, с тех пор преследовал меня. Позже вниз спустили еще двух пони, но я уже не смотрел.
Сейчас, сидя рядом с молодой женщиной, я вспомнил того пони. Люси Крейвен так очевидно боялась заточения либо в тюрьме, либо в сумасшедшем доме, словом, в застенке, куда ее могли упрятать до конца жизни…
— Я приехал не для того, чтобы обвинять вас, — сказал я. — Только чтобы выслушать ваш рассказ.
— Бреннан мне не нравился, — откровенно призналась она. — Мне не нравилось, как он на меня смотрит. Всегда смеялся, и не ртом, а глазами, понимаете? И еще он бил свою жену, я знаю.
— Откуда вам это известно, мадам?
— Я видела, как он ее ударил. — Люси вдруг замахнулась и изобразила удар, которому она была свидетельницей. — Вот так, а потом еще раз. А миссис Бреннан просто стояла и молчала. Она не защищалась и не плакала. Стояла как статуя и ждала удара.