— Посадка через пятнадцать минут. Проверить крепления. Беляков — салон, Градов — кубрик.
Болл услышал, как щелкнули застежки ремней. Потом что-то звонко клацнуло — наверное, магнитная подкова о комингс. «Да, — подумал Болл, — невесомость. Будь она неладна, невесомость. Одно дело — сутки на орбитальном тренажере, а другое — три месяца полета. Всю душу вымотало. И хваленые магнитные подковы… Идешь, как по болоту — ногу поставил, а потом приходится вытягивать, только что не чвякает. Нет, все-таки мы многого недооценили на Земле…»
— Инженер, — спросил Болл, — как твои пластыри, инженер?
Волин как всегда ответил не сразу.
— Пластыри… Что пластыри? Выдержат, пластыри, никуда не денутся.
«И это тоже, — подумал Болл. — Пластыри. Хорошо, хоть они не подвели. Не то что противометеоритная автоматика. Пять дырок. Должно быть, снаружи выглядит впечатляюще: термоброня наполовину выгорела, а наполовину изъедена пылью; заплатки аварийных пластырей придают кораблю вид этакого заслуженного ветерана, которому пора на свалку…
— Порядок, шеф-пилот. Крепления проверены.
— Хорошо.
— В кубрике порядок.
— Хорошо. По местам!
Теперь только посадка. Вроде бы все должно быть хорошо. И все-таки… А все-таки главное, конечно, не это. Это мы выдержим. А вот внутренне, психологически оказались не на высоте. Если бы вместо трех месяцев понадобилось полгода — что тогда?
Мелочи, мелочи… Самое страшное — мелочи. Бытовые удобства. Похлебка из хлореллы. Тьфу! Горячая ванна и ионный душ — вот чего нам больше всего не хватало. Кто бы мог подумать, что нас заест быт? Вернее, отсутствие оного…
Пора!
Теперь только бы не уйти с луча. Держать его. В кресте. Вот так. Ну и рысклив же ты, дружок… Ну да ничего… Так.
Сейчас Болл не был пилотом — он был только мозгом, пересаженным в чужое и потому еще непослушное тело, которое надо было заставить подчиняться, потому что от этого зависело все — вплоть до самой жизни. И тело подчинялось — неохотно, трудно, но подчинялось.
И вдруг корабль словно ткнулся в какую-то тугую, вязкую стену. Двигатели продолжали изрыгать пламя, корпус дрожал и стонал, не в силах сдвинуться с места. Амортизаторы противоперегрузочных кресел просели до упора.
— Инженер! — крикнул Болл.
Волин кивнул. И сразу же наступила удивительная тишина. И — легкость.
Болл тыльной стороной ладони провел по лицу.
— Все, — выдохнул он. — Конец…
* * *
Внешне здание музея истории Плутона и Харона напоминало первые города планеты: ауропластовый купол, золотисто поблескивающий в лучах искусственного солнца. Купол этот вздымался над широко раскинувшимся парком — елями, лиственницами, пихтами и сибирскими кедрачами, лучше всех прижившимися в новом мире. Центр здания находился в одном из фокусов обширной, залитой габропластом эллиптической площади, а в другом фокусе возвышался пьедестал будущего памятника первооткрывателям — огромная плита, вырезанная из первозданного вулканического плато в том самом месте, где когда-то сел «Аршак».