— Я скучаю по дому, — заявил Эрик.
— Тебе до дома пять миль, ты не имеешь права скучать, — ответил я.
Я работал в многозадачном режиме: разговаривал с Полом и Эриком, читал «Гамлета» и решал домашнее задание по геометрии. Эрик работал в нуль-задачном режиме, то есть валялся ничком на полу и отвлекал нас от уроков.
— У меня там лежат макароны — их нужно только разогреть, — сообщил Эрик, — но если я за ними поеду, надо будет заправляться.
— Можешь и поголодать. — Я перевернул страницу «Гамлета». — Разогретые макароны слишком хороши для лодырей вроде тебя.
Я скучаю по макаронам, которые готовит моя мама. В них всегда килограмма четыре сыра и бекона столько, словно она всю свинью туда положила. Скорее всего, это часть злобного плана по уничтожению моих сосудов в раннем возрасте, но я все равно скучаю.
— Ты это в пьесе вычитал? — спросил со своей кровати Пол. Он тоже сражался с «Гамлетом». — Очень по-шекспировски звучит: «Все что, милорд, неладно с вами — все такое — и вы — всего лишь лодырь».
— Гамлет крут, — сообщил Эрик.
— Сам ты крут, — ответил я.
По коридору мимо нашей двери пробежала шумная компания в плавках. Даже думать не хочу, что там затевали.
— Ну почему они не могут разговаривать по-человечески? — спросил Пол и зачитал вслух несколько строк. — Я понимаю только фразу про «жуткое виденье, представшее нам дважды»[3]- прямо как про жену моего брата написано.
— Это еще ничего, — сказал я, — по крайней мере понятно, что на человеческий это переводится примерно так: Горацио считает, что мы чего-то не того покурили, однако передумает, когда увидит призрак и сам наложит в штаны. Не то что дальше: «Вступил в союз с мечтой самолюбивой»[4] — и тому подобное. Нельзя столько разговаривать. Неудивительно, что Офелия наложила на себя руки, прослушав пять актов этого бреда; я сам был бы готов на что угодно, лишь бы голоса заткнулись.
Вообще-то я и так уже был готов на все ради тишины. По коридору кружила компания в плавках, этажом выше кто-то топал ногами по полу в такт неслышной нам музыке, а рядом какой-то идиот играл, вернее, пронзительно мяукал на скрипке — у меня даже голова разболелась.
Пол застонал.
— Ненавижу эту книгу. Пьесу. Как там ее… Ну почему Салливан не задал нам «Гроздья гнева» или что-нибудь еще, написанное человеческим языком?
Я покачал головой и уронил толстый том на пол. С этажа ниже послышался крик и стук чего-то тяжелого, запущенного в потолок.
— «Гамлет» хотя бы короткий. Я выйду ненадолго. Сейчас вернусь.
Я оставил Пола хмуриться в раскрытую книгу, а Эрика — в пол и спустился по лестнице. В вестибюле какой-то придурок молотил по клавишам старого фортепиано. Даже я играю лучше. Я направился к черному ходу, чтобы спастись от шума. С тыльной стороны общежития был пристроен навес, опирающийся на массивные светлые колонны.