Я осторожно провела руками по волосам Джеймса. Он снова задрожал — то ли от холода, то ли от предчувствуя того, что я собиралась сделать. Я вошла в его сон, приняв свой обычный отвратительно-шикарный вид.
Он дернулся и жалобно спросил:
— Ди?
Я скоро ее возненавижу.
Я резко воплотилась — даже голова заболела — и стукнула его по голове:
— Проснись, червяк.
Джеймс содрогнулся и, не открывая глаз, сказал:
— Нуала.
Я смотрела на него.
— Еще я известна тем, что я — единственная женщина, которая когда-либо окажется в твоей постели, неудачник.
Он со шлепком закрыл лицо руками:
— Боже милосердный, голова просто раскалывается… Убей меня, злобное создание, и избавь меня от моей доброты.
Я пережала ему горло пальцем, чуть-чуть, чтобы он не мог сглотнуть без моего позволения:
— Не искушай меня.
Джеймс откатился из-под моего пальца и уткнулся лицом в бело-синюю клетчатую подушку. Его голос звучал приглушенно:
— Нуала, ты такая обаятельная. Сколько лет ты уже освещаешь нашу грешную землю ярким светом своей выдающейся личности?
Я заметила, как он мысленно перебирает варианты: сто, двести, тысяча лет. Он думал, что я такая же, как остальные.
— Шестнадцать, — отрезала я. — Ты что, не знаешь, что неприлично задавать такие вопросы?
Джеймс повернулся ко мне, и я увидела, что он хмурится.
— Я часто веду себя неприлично. Шестнадцать — по-моему, совсем недолго. Ты же имеешь в виду годы, а не столетия?
Отвечать было не обязательно, но я не стала упираться:
— Не столетия.
Джеймс потерся лицом о подушку, как будто мог таким образом стереть остатки сна, затем посмотрел на меня, вопросительно подняв бровь. Не отводя глаз и не меняя выражения лица, он проговорил:
— Наверное, феи… как бы это сказать… развиваются намного быстрее людей.
Я соскользнула с кровати и присела на корточки рядом с ним, чтобы наши глаза были вровень:
— Хочешь услышать на ночь милую сказку, человек?
— Бесплатно?
Я зашипела сквозь стиснутые зубы.
Он повел плечами и махнул рукой, чтобы обозначить, что ему все равно, как я реагирую.
— Давным-давно, тринадцать лет назад, в штате Вирджиния объявилась фея. Уже полностью развитая и в сознании, но с совершенно пустой башкой. Она абсолютно ничего не помнила о том, как туда попала, кроме того, что это было как-то связано с огнем. Жила себе, встретила других фей и быстренько сообразила, что она, как и остальные феи, практически бессмертна. Вот только в отличие от прочих, каждые шестнадцать лет на Хеллоуин она сгорает дотла, а потом совершенно волшебным образом восстает из пепла как новенькая, но без памяти, и точно так же проводит следующие шестнадцать лет, и следующие, и следующие. Вот и сказочке конец.