— А в чем дело?! — возмутился Черноскулов. — Я в гостях.
— Ваша фамилия?
— Ну, Черноскулов. Документов с собой нет. А в чем дело?
— Налимов! Давайте сюда хозяина! — распорядился Гладышев.
Кубышкин вяло вошел к горницу.
— Он действительно Черноскулов? — спросил Гладышев, указывая на парня в темно-сером костюме.
— Да, Григорий Власович, — подтвердил Егор Васильевич, хмурясь.
— А второй кто?
— Сергей.
— Фамилия?
— Не знаю.
— Лоскутников я, — пробубнил Сергей. Охватившее его замешательство еще не прошло, он продолжал растерянно хлопать длинными ресницами, силился казаться спокойным, но у него не получалось.
— Тоже гость?
— Ага.
— Выходит, хозяин пригласил гостей и фамилии не спросил, — сказал Гладышев. — Не гладко получается.
— Павел Петрович! — Переплетчиков глянул в кухню. — Пригласите понятых.
— Это что, арест?! — резко спросил Черноскулов, обращаясь к Гладышеву.
— Нет, считайте, вас задерживают временно.
Появились понятые. Черноскулова и Лоскутникова обыскали. Гладышев проводил их, Переплетчикова и Раильченко в машину, поставленную к калитке, возвратился в дом, объявил хозяевам и понятым постановление о выемке чемоданов.
— Доставайте, Егор Васильевич, — предложил он.
Кубышкин скатал в рулон мягкий палас, убрал крышку, прикрывающую лаз, соскользнул в подполье. Не прошло и трех минут, как из полутемного квадрата вынырнули один, затем и второй старые чемоданы.
— Открывать? — спросил Егор Васильевич, выбравшись из подполья.
— Открывать будем в кухне — там светлее, — ответил Гладышев. — Туда же прошу пройти понятых. А вы, товарищ Налимов, допросите хозяйку. Здесь.
— Ясно.
Кубышкин перенес чемоданы в кухню, виновато поглядел на жену. Она понуро сидела на прежнем месте, скрестив полные руки на груди. Озабоченный взгляд ее блуждал по недавно покрашенному полу, блестевшему при ярком электрическом свете.
— Зина, — виновато заговорил Егор Васильевич, — иди в горницу. Павел Петрович будет снимать допрос. Так надо. Говори правду. И перестань кручиниться. Большого горя нет. Все одолеем.
Зинаида с упреком поглядела мужу в лицо. Ее красивые открытые глаза повлажнели. Она трудно поднялась, кончиком платка вытерла потерявшие румянец щеки и, не сказав ни слова, пошла чужой, беспомощной походкой.
Гладышев, мучительно переносивший женские слезы, поморщился, пожевал губами, шумно вздохнул и сердито бросил Кубышкину:
— Эх ты!
Егор Васильевич, склонив голову, промолчал. Да и что он мог сказать? Виноват.
Гладышев достал из портфеля лупу и принялся осматривать никелированные замки чемоданов, отыскивая следы рук. Вот он зорким взглядом впился в обнаруженные замысловатые узоры. Вот руки снова потянулись к портфелю, извлекли из него предметы, необходимые для работы. Ловко орудуя мягкой кисточкой, он окрасил блестящие замки бронзовым порошком, нарезал квадратами двухслойную копировальную пленку, отделил предохранительный слой и стал накладывать ее на замки и прикатывать маленьким резиновым валиком. Потом осторожно снял с замков отрезки пленки, на которых остались четкие и нечеткие линии петлевых и завитковых узоров…