Я тронул Старого Бобра за рукав. Пора. Он молча кивнул. Осторожно ступая, стали мы отходить, не спуская с лосей взгляда. Вожак сделал несколько шагов в нашу сторону. Остановился. Во время гона, в пылу брачных страстей он бросился бы в атаку. И сейчас даже его поза говорит о готовности принять бой, защитить стадо. Но сам, что называется, на рожон не лезет. И по мере того, как мы удаляемся, голова его постепенно поднимается и поднимается, пока он совсем не выпрямился и не стал гордым и непобедимым. Еще бы, на глазах у всего стада он прогнал непрошеных пришельцев.
Из леса мы вышли с тем чувством, которое оставляет в душе встреча с прекрасным. Так выходят из музея или из театра.
— А вожак-то каков, а? — восхищается Старый Бобр, словно он в первый раз увидел вожака, словно это и не он недавно ругал его за упрямство, за нежелание подчиниться доброй воле людей, направленной на благо всего стада.
Я молчал. Неужели есть люди, которые из пустого бахвальства и тщеславия или просто от злости, от черноты души, от алчности готовы вкатить свинцовый шарик в эту могучую и красивую, мужественную, как сильное дерево, голову, увенчанную рогами-короной.
Вышли в поле. Здесь трава еще суше, чем в лесу. Можно даже сказать, что ее здесь вообще нет. А небольшой лесок, в котором мы скоро оказались, он километров шесть в самой широкой своей части, ничуть не лучше того, в котором мы ночевали. Зато за ним шли леса, уже более пригодные для жизни. Там ощущается недалекое болото, и несколько ручейков, питавших его, чудом сохранились под кроной деревьев.
Скоро мы нашли то, что искали.
— Смотри, — показал Старый Бобр.
Сухие ветки папоротника частично обглоданы. Рядом мы натолкнулись на рябину с обглоданной корой. Рябиновую кору лось гложет обычно только зимой. Летом она слишком горька. Голод довел его до этого.
Дело прояснялось. Лоси здесь уже были. До нашего приезда. А раз они здесь были, раз не хотят снова сюда идти, наверняка зная, что это путь к воде, значит… Пока это ничего не значит, но значить может многое. Подозрения обретают силу. И что же Березкин раньше не вспомнил о базаре. Следы месячной давности нелегко будет найти. А искать их нужно. Это, возможно, следы преступления.
— Обойдем по опушке, — предлагает Старый Бобр. — Или следы телеги, или машины… Ты — вправо, я — влево.
Мы разошлись. Минут через сорок до меня донесся его свист. Отвечаю и быстро — к нему. И тут натыкаюсь на кормушку… Вот так фокус! Значит, кроме нас, кто-то их подкармливал.
Да, это настоящая кормушка. Даже с подкормкой. Но подкормка наполовину целая. И… что за странная пыль на ней? Я взял в руки несколько засохших травинок и понюхал. Вот это да! Дуст! Самый настоящий. Какая-то сволочь, вероятно, надеялась свалить лося дустом, пыталась обойтись без ружья, без шума. Вот гад! Если бы, предположим, свалил, сам-то ведь не стал бы есть такое мясо, продал бы. Пускай люди едят. Ох, попадись он мне… Хорошо еще, что лося дустом не прошибешь, а то ведь все стадо завалить мог. Думал завалить, по крайней мере. До чего же люди бывают жадными. Средний вес, будем брать по всему стаду, килограммов по триста. Триста на восемь… получается две тысячи четыреста килограммов. Если будет продавать по восемьдесят копеек на базаре, то заработает более двух тысяч. Это при условии, что ему удастся вывезти все мясо.