Вот один из лучей проник на маленькую прогалину, вытоптанную среди высоких стеблей источающей горьковатый аромат степной травы, где крепко спали в изнеможении упавшие здесь накануне мужчина и женщина. Он скользнул по их невероятно грязной одежде, усталым испачканным лицам, единственной чудом уцелевшей котомке и на миг задержался на растрёпанной светловолосой женской голове, которая на ней покоилась, — чтобы приласкать её с той нежностью, на которую способен лишь солнечный свет.
Вскоре теплое прикосновение луча заставило Лэйсу пробудиться. Приоткрыв на мгновение глаза, она тут же их зажмурила, не в силах выносить слишком яркий для них свет, и еще некоторое время лежала, пребывая в полудреме: опустив веки и наслаждаясь давно забытой радостью — греться на солнышке…
Окончательно её разбудил тихий стон, раздавшийся рядом. Резко смахнув остатки сна, молодая женщина приподнялась на локте, с тревогой глядя на лежавшего рядом мужчину.
…Мартьену снился дядька Гьеф. Старик спрашивал, куда это Мартьен, лоботряс и бездельник, подевал его лампу, — а молодой человек во сне никак не мог этого вспомнить и, как бывало в далеком детстве, отчаянно смущаясь, что-то невнятно бормотал в свое оправдание…
— А ведь ей цены не было! Со старых времен осталась, я ее здесь нашел… Еле разобрался, в чем там хитрость… А ты ее взял, да и потерял! — сокрушался старый рудокоп, повторяя историю, которую так любил вспоминать. — Вот и доверяй тебе что, раздолбаю…
— Прости меня, дядя Гьеф!..
Он неожиданно проснулся — и обнаружил, что Лэйса осторожно гладит его по голове, тихо шепча что-то успокаивающее.
— Ты стонал во сне и метался, — проговорила она, смущенно убирая руки. — Приснилось плохое, да?
— Старый Гьеф ругал меня за потерю своей лампы, — грустно улыбнулся в ответ молодой человек. — Называл раздолбаем… Наверное, так оно и есть.
Мартьен все еще никак не мог свыкнуться с мыслью, что старик, всегда бывший ему почти как родной дедушка, — мёртв, и уже никогда не произнесёт со своей неповторимой интонацией: "Эх, Март, шалопай…" Трудно было себе представить, что Гьеф, всегда находящий для всех слова поддержки или утешения, к которому все члены большой подземной "семьи" всегда прибегали за помощью в трудную минуту; что этот мудрый старец, проживший долгую жизнь и помнивший сотни разных историй, веселых и грустных; что этот добрый человек, бывший ему старшим другом и учителем, сейчас лежит в Зале Мёртвых, такой далёкий от всех бед и горестей, земных и подземных, и тело его давно уже окоченело…
Они помолчали, вспоминая старика. Лэйса знала его совсем недолго, но его смерть тоже показалась ей ужасной ошибкой, непоправимым, до боли печальным событием.