И опять про Веру Андреевну. Только совсем молодую: «Дома у Сони — „Чёрная лошадь“ Фернана Леже, маминого изготовления. Точно так же, как рисовала, мама писала стихи в виде поздравлений и сценариев. Больше всего любила „под Маяковского“. Есениным брезговала — для слабонервных. Воробышка за слезы стыдила. Когда некуда было деть, брала с собой в клуб. Но там Соня слишком быстро пропадала. И оказывалась во всяких опасных местах, где висела паутина и химически пахло электричеством. Пропыленную Соню с содроганием оттуда выводили, объясняли, что могло убить током, и странно, что не убило.
Самая большая радость — спать с мамой у стеночки. На теплую маму закидывается нога, одна рука просовывается под мамин бок, другая вцепляется в маму. Делается все, чтобы утром мама не сбежала бы в свою контору. Но она всегда ухитрялась. Однажды Воробышек придумала никуда не пускать ее по-другому. Очень любя, изо всей любви держа зубами за платье. И был треск. И клок непрочной, как оказалось, материи во рту. Ее стукнули по голове, больно. И мама ушла, переодевшись. Соня решила ее больше не любить. Но не смогла. Дети рождаются с огромной любовью в доверчивой душе. И нужны немалые усилия, чтобы лет через тридцать не осталось ни того, ни другого. Становясь взрослыми, мы вдруг спохватываемся: а детские-то злые обещания сбылись!»
Потом про какую-то подружку Лизку: «Если на палку нацепить горшок из-под цветка, а потом ударять этим Лизку по спине, то она будет орать. Что в какой-то мере доказывает, что Лизка — тоже человек, как и Воробышек с мамой».
А вот и о встрече с прекрасным: «Есть пластинка с „си ля мур, си-си-си, си ля мур!“. Что Воробышек и орала вдохновенно, не догадываясь, что это — про любовь, но только на другом языке. Еще — висела на стене страшная лысая тетка, про которую сестра зачем-то врала, что она — самая красивая в мире. Звали тетку приказательно: „Не фертите!“ Но это еще ничего. На одной пластинке вообще было про какое-то „Турандот“. Такое слово противное, а про что поют, никто не объяснил. Может, угрожающую черную машину так зовут, что возле туалета на пустыре?»
О любви: «Единственное, за что она стояла до конца: не позволяла поднимать своего медведя за голову. Или, упаси Бог, за ухо. Даже сестре, несмотря ни на что! Мишка был самый родной после мамы. Умел рыкать, если его клали на спину».
Заканчивался мамин рассказ как-то уж очень грустно: «А когда Воробышек стала подростком, она вновь познакомилась со своим папой. И тот пустился в воспоминания…о неведомом для Сони периоде ее детства. „Тебе было годика три, я вез тебя на байдарке по реке. И пошутил, что ты можешь пойти по воде, если захочешь. Ты встала и шагнула за борт. Еле успел тебя поймать. Такая доверчивая была!“ — смеялся папа-путешественник. Циничный подросток Сонька не умилилась. Она подумала: „Ну и дурак!“ Она была очень сентиментальной в детстве, прощалась перед отъездом к бабушке („Навсегда“, — сказала тогда мама) с маленькими голубыми цветами возле маминой конторы. Но, живя в городе, перестала быть сентиментальной. А там самым прекрасным другом был дедушка, пока не умер. Воробышку исполнилось в тот день шесть лет. Тут детство и кончилось. А счастье потом долго не наступало».