— Всё б вам опошлить! — огрызаюсь на бегу.
— Таня, ты куда?! — спохватилась мама.
— Мне… мне отдать надо… мне глобус отдать надо, — торопливо вру на ходу.
Какой, спрашивается, глобус? И почему я вру? Да и торопиться, вроде, незачем. Все равно он там на улице стоит и терпеливо ждет. Лично меня. Я даже мимо Барбароссы проскочила, не задумавшись. Пёс онемел от такой наглости.
* * *
— Ты почему убежал от меня?
— А вот! — гладит руль мотоцикла. На руле шлем болтается. Не люблю шлемы. В них люди выглядят очень пафосно и глупо, по-моему.
От ирландца пахнет бензином и зелеными яблоками. Вечер поздний, темно совсем, только мутным пятнышком свет из окна, где мама с Борькой. Небо в тучах, холодно.
— К мотоциклу от меня убежал, что ли?
— Нет. К автобусу.
Разговор зашел в тупик.
— Брадан, ты вообще, понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?
— Конечно. Про автобус, правильно? Я ездил в город за насосом. Автобус по расписанию идет, боялся опоздать.
— А что не сказал сразу?
— Байкер — на автобусе? Позор.
Смеется. Да, очень удачная шутка. Куда бы деться.
— А насос тебе зачем?
— Очень нужен. Это важная деталь для мотоцикла. Без нее нельзя ехать. Я сюда попал, потому что насос сломался. Мотоцикл на себе шесть километров нес в эту деревню. Мейрамбек обещал насос достать, но очень долго собирался. Тогда я сам поехал, купил в десять раз дешевле. Мейрамбек абориген, а не знает, где нормальные цены есть.
— Ох, Брадан, как ты путешествуешь… — мне стало жаль его, такого нехитрого. Но потом я вспомнила:
— Это ты меня грязью… два дня назад?
— Грязью? Как это?
— Проехали.
— Проехали, — простодушно повторяет он за мной по-русски. И опять берет за плечи, всматривается в лицо:
— Починил мотоцикл, успел. Поедем за тюльпанами завтра?
— Когда?
— С утра.
— Завтра? Там же грязь везде. Ты сам видел. Тебе что, поехать не с кем?
Он очень удивился. Непритворно. Даже голову набок склонил и глаза сощурил:
— Не с кем? Я с тобой хочу. Да, и еще: ты как к абортам относишься?
— К абортам? Я правильно поняла?
— Да. Ну, когда детей убивают, а они еще не родились.
— Брадан? — Я даже отодвинулась на всякий случай. — При чём здесь аборты? Мне даже шестнадцати нет.
— Я знаю, — нетерпеливо машет он головой. — Я говорю: как относишься?
— Да ужасно отношусь. Страшно все это очень. Как еще можно относиться?
— Очень хорошо! Очень! — заулыбался широко, а зубов много-много, и все мелкие. Не человек — дельфин. Лучи добра и позитива плюс зубастая обезоруживающая улыбка. Но что он дальше несёт!
— Моя невеста так и должна. Мы, католики, выступаем против абортов.