В большой комнате ловичского органиста Яжины было сыро и сумрачно. Гелена с шумом расставляла в шкафу вымытую посуду. Старик отец сидел в глубоком ободранном кресле с наушниками на голове. Концерт передавали прямо из зала. У старого Яжины был небольшой детекторный приемник и две пары наушников.
Сейчас будут передавать песни пана Эдгара, — сказал он Гелене, которая, присев на корточки, стелила свежую бумагу на нижних полках шкафа.
Но Гелена, притворившись, что не слышит, ничего не ответила отцу, встала и, откинувшись назад, прогнулась в пояснице. Поясницу ломило. Целый день Гелена провела за швейной машиной: к завтрашнему дню надо было закончить платье для жены судьи.
Послушала бы, Геля, — робко предложил Яжина.
Еще чего! — проворчала та. — Как-нибудь обойдусь.
И поплелась на кухню.
Хотя со смерти Рысека прошло уже столько лет, на рояле все еще стояла открытая нотная тетрадь с музыкальными набросками покойного. Яжина не смел к ней прикоснуться, а Эдгар обещал просмотреть их, да только с той поры, как умер «внучек», все никак не мог выбраться в Лович. Яжина даже написал ему раз, но ответа так и не получил.
И вот он сидел с наушниками, похожий на переодетого пса. Белые усы торчали из-под спутанных проводов. Издалека доносился до него голос диктора, объявлявшего название песен и автора слов. Это напоминало чтение садоводческого каталога, до того все это было незнакомо старому Яжине. Но вот донеслась музыка. Сначала ария Царицы Ночи.
Старый Яжина не получил никакого образования, но от природы был человеком музыкальньм и потому сумел оценить чудесный голос и хорошую школу Эльжбеты, и, хотя приемник был плохой и музыка доносилась искаженной, вся прелесть Моцарта и совершенство исполнения были доступны для органиста. К сожалению, то, что последовало потом, глубоко его разочаровало.
Об Эдгаре он был немало наслышан от своего внука.
Два года, которые Рысек провел в Варшаве после окончания школы в Ловиче, прошли в тесном общении с Эдгаром. Несмотря на всю свою неразговорчивость, Рысек иногда, приезжая на каникулы, рассказывал деду о своем учителе. Учился Рысек в консерватории, где у него были свои профессора, и все равно Эдгар оставался для него «учителем» в старом, библейском значении этого слова. Рысек помнил все, что говорил ему Эдгар, хотя и не мог все понять, а тем более пересказать. Но с его слов у деда сложился образ композитора, совсем отличный от образа человека, который ел как-то у них раковый суп и потом еще приезжал раз-другой погулять с Геленой в Аркадии.