Алессандро Фоскари медленно поднимался по мокрой мостовой, кутаясь в шерстяной плащ. Подъём давался ему нелегко — в его-то годы! — да ещё мешал скрипичный футляр, который так и норовил сползти с плеча. Алессандро только что покинул игорное заведение, но старый маг сам не играл. Он помог там одному человеку. Помог проиграть. Потому что так было нужно ему, Фоскари. Нельзя сказать, что от этого становилось веселее на душе.
Он мёрз, досадовал на возраст, который не позволял двигаться быстрее, переживал, что тот самый, нужный ему человек куда-нибудь уйдёт и придётся ждать до утра, а так хочется спать. Но больше всего Алессандро боялся, что не успеет. Слишком долго ему пришлось выжидать, слишком долго искать того, на кого можно оставить свою ношу.
Магу было уже за девяносто. Сколько точно — он и сам не знал. Давно перестал считать годы.
До сих пор Алессандро Фоскари не мог понять, почему его тогда отпустили. Почему комиссар Тёмного Двора, один взгляд которого вгонял любого чела в трепет, не убил его, не забрал скрипку. Почему?.. После того памятного разговора в полутёмной каморке Алессандро покинул Венецию и никогда больше туда не возвращался. Спустя несколько месяцев он забрал из Кремоны свой заказ, внутренне поражаясь, что скрипка всё ещё его ждёт. И с тех пор жил с оглядкой, тихо, мелкими услугами, меняя съёмные комнаты и города.
Насколько ему было известно, ночной взрыв в палаццо постарались замять, среди человских магов об этом происшествии почти не судачили. Старый приятель Строцци выжил, но отошёл от дел и жил так же тихо, как сам Алессандро.
Фоскари знал, что его искали. Не нелюди из Тайного Города, о нет, они-то оставили его в покое сразу. Искали люди — из тех, кто в ту ночь пытался отнять у него Слезу. Но он умел заметать следы. Иначе они нашли бы способ выколотить из него всё, что он знал о преобразовании Слезы асуров и о скрипке. А он никак не мог заставить себя расстаться с этой необыкновенной вещью — хотя давным-давно пришло время отдать её тому, кто достоин.
«Как всё-таки причудливо тасуется колода», — мрачно подумал он, остановившись на углу отдышаться. Отдавая скрипичному мастеру лак, сделанный из своего артефакта, Алессандро и подумать не мог, насколько удивительным окажется результат слияния древней магии Тайного Города и человеческого искусства. Мало того что эта скрипка, с её сильным и выразительным звучанием, свойственным Гварнери, сама по себе была произведением искусства — извлекаемые из неё звуки оказывали на слушателя странное влияние. Когда музыкант брал её в руки, казалось, будто инструмент обретал душу, певшую дивным голосом о любви и боли, о красоте и тьме, живущей в каждом, о тишине и страсти. Слушатели замирали, теряя счёт времени, а потом словно просыпались в новом мире, который был светлее и чище прежнего.