Перед рассветом я проснулся, почувствовав на своем плече руку полковника. Было очень холодно.
«Теперь можете идти, — сказал он. — Пароль «Сарагоса», а отзыв «Герреро». Отличительный знак наших солдат: поля шляпы спереди подняты вверх. Желаю вам всего лучшего».
Было страшно холодно. Мы накинули на себя одеяла, закутались в них, как в серапе, и пошли мимо неистово работающих ремонтников, которые заколачивали что-то при ярком свете фонарей, затем мимо пяти вооруженных бойцов, скорчившихся возле костра, на самой границе с полной темнотой.
«Вы идете в бой, compañeros! — крикнул один из ремонтников. — Берегитесь пуль!» Все засмеялись. Часовые закричали: «Эй, вы! Смотрите, не перебейте их всех. Оставьте хоть несколько пелонов для нас». За последним факелом, где рельсы разрушенной дороги были вывернуты и свалены в кучу, на разрытом полотне дороги нас поджидала едва заметная в темноте человеческая фигура.
«Пойдемте вместе, — сказал этот человек, вглядываясь в нас. — В темноте трое — это уже армия».
Мы молча брели, спотыкаясь, по разрушенным железнодорожным путям, с трудом разбирая, что собой представляет наш новый спутник. Это был маленький коренастый солдат с ружьем в руке и с полупустой лентой патронов на груди. Он рассказал нам, что только что доставил с фронта в санитарный поезд раненых и теперь возвращается обратно.
«Пощупайте, — сказал он, протягивая руку. Рука была мокрая. Мы ничего не могли разглядеть. — Это кровь, — продолжал он бесстрастно. — Его кровь. Он был моим compadre в бригаде «Гонсалес — Ортега». Этой ночью нас разбили, и многих, многих… половину наших перебили».
В первый раз в эту ночь мы упоминали или думали о раненых. И вдруг мы вновь услышали звуки сражения. Оно продолжалось все это время не переставая, но мы забыли о нем: звук этот был так ужасен, так однообразен. Издалека слышался ружейный огонь, словно где-то с треском рвали натянутую парусину, а орудия грохали так, будто вдалеке забивали сваи. Из темноты вынырнула маленькая группка людей: четверо несли на растянутом одеяле что-то тяжелое и неподвижное. Наш проводник поднял винтовку и окликнул их. В ответ с одеяла послышался стон.
«Послушай, земляк, — прошептал хриплым голосом один из носильщиков. — Где, ради всего святого, находится санитарный поезд?»
«Почти в пяти километрах отсюда».
«Слава богу. Как нам…»
«Воды, нет ли у вас немного воды?»
Они остановились с натянутым одеялом в руках. Что-то стекало с него на шпалы: кап, кап, кап.
Страшный голос произнес еще раз: «Пить…» — и вновь перешел в душераздирающий стон. Мы протянули свои фляги носильщикам, и они молча, с звериной жадностью осушили их, позабыв о раненом. Затем они угрюмо двинулись дальше и исчезли в темноте.