И получится, что все было напрасно… Что напрасно он бил Олежку, напрасно потащил за собой Майского… Окажется, что Лиза с детьми не сюда приехала, не к его родственникам, а поехала дальше, на Донбасс, или даже в Сталинград.
Два белых и красный…
Они придумали этот сигнал в тридцать седьмом, когда Лизе с ребенком пришлось поселиться в селе километрах в десяти от аэродрома. Телефона не было, поэтому Костенко, возвращаясь из полета, всегда пролетал над деревней. Два покачивания крыльями — привет! Три белых — все хорошо, два белых и красный — срочно нужна помощь.
В октябре тридцать седьмого, когда группа белоказаков прорвалась из Маньчжурии через границу, сигнал этот выручил всех в деревне. И когда у Сережки, старшего сына, в сороковом вдруг начался жар, Костенко увидел сигнал, вывешенный Лизой, успел вывезти мальчишку в больницу… Врач сказал — в последний момент.
Два белых и красный…
— Тихо очень, — прошептал Лешка, подойдя к Костенко.
— Ночь… — сказал капитан.
— Да нет, не в том дело… Собак не слышно. — Лешка покрутил головой, словно это движение могло заставить деревенских собак подать голос. — У ваших, вы сказали, собаки нет, а у других? Всегда собаки перегавкиваются, сколько раз я был в деревне, всегда какая-то дура гавкнет, а остальные будут отвечать… А сейчас — тихо. Я от самого аэроплана прислушиваюсь — как вымерли собаки.
— Может, немцы прошли? — задумчиво произнес Костенко.
— Может, и немцы, — согласился Лешка. — Только давайте я первым схожу к хате.
— И что ты скажешь? Меня-то они узнают по голосу, а тебя? Дядька у меня такой, что может чем-нибудь и поперек спины перетянуть… А если в деревне действительно есть немцы? — Костенко потер ладонью подбородок, подумал, что уже второй день не бреется, нехорошо это. — Остаешься здесь, а я схожу в дом. Если какой шум или еще какая суета — уходишь.
— Куда? — спросил Лешка.
— Куда угодно. Через фронт к нашим, в примаки к какой-нибудь молодке… Просто уходишь, исчезаешь. Даже самолет не жжешь, чтобы себя не выдать. Понял?
— Понял. — Лешка присел на корточки, положил винтовку себе на колени. — Буду ждать.
— Жди, — сказал Костенко, хотел протянуть руку на прощание, но спохватился, что выглядеть это будет слишком уж мелодраматично, и пошел к дому.
Капитан шел по тропинке через огород и пытался вспомнить — много было собак в Чистоводовке, когда он приезжал сюда в отпуск, или нет? Лаяли, наверное, только тогда он на это внимания не обратил. А сейчас… Ну, уснули собаки, утомленные дневной жарой.
Возле дома росла яблоня — высокая, раскидистая, ее еще прадед Костенко посадил. От ствола яблони к оглобле, вкопанной в землю, была натянута бельевая веревка.