Ольге Аркадьевне придется ждать ее прихода до выпускных экзаменов.
Настена кивнула серьезно, сказала:
— Я пошла. И так задержалась.
— Иди, конечно. А в следующий раз выясняй отношения где-нибудь подальше от школы.
— Я предлагала ему выйти, но он отказался, — деловито пояснила Настена.
— Ладно, ладно. Иди.
Настена отперла замок, вышла на площадку. А Екатерина Михайловна Светлая, старший оперуполномоченный городского УВД, стала собираться на работу.
Она никогда не считала себя рохлей, да и род службы приучил к расторопности. И, хотя спешка, согласно народной молве, требуется всего в двух вполне конкретных случаях, Катя предпочитала прийти раньше, нежели опоздать.
Кофе успел остыть. Ну и пусть. Так даже лучше. Можно делать большие глотки. Минимум макияжа. Самый минимум. Принимая во внимание глазастость своих ребят, а также зубоскальство Лемехова, нетрудно предположить, чем могло закончиться прихорашивание. Джинсы в обтяжечку — фигурка-то у нее вполне еще. Есть чем гордиться. Грудь, слава богу, подтянутая, а ведь Настену почти полтора года кормила. На боках — ни складочки. Живот плоский, как поднос. Ножки длинные, точеные. Ах, какие ноги! Загляденье! Всем местным модницам на зависть. Задница… Катя повернулась боком к зеркалу. Попробовала бы она быть отвислой при такой-то жизни. Целый день на ногах, все бегом, бегом… Напрячь ягодицу — камень. Что такое целлюлит — знать не знала и, даст бог, так и не узнает никогда. Ключицы проступают чуть сильнее, чем хотелось бы, но это на любителя. Некоторым как раз такие и нравятся. Хлопчатобумажная маечка-футболочка. Курточка замшевая. Хорошая курточка, удобная. Главное, кобуру под ней не видно. Обуваясь, обнаружила вдруг, что задралась кожа на каблуке. Придется туфли менять. Где набраться денег на все? Пришлось вместо туфель надевать кроссовки. По жаре не очень-то приятно, но лучше уж так, чем с ободранными каблуками.
Через четверть часа Катя вышла из подъезда. Мимоходом поздоровавшись с сидящими на лавочке старушками, направилась к своей машине — старенькой «трешке». Взгляды бабулек-чекисток жгли спину. Городок небольшой, все «посты» друг друга знают. Всем известно все и про всех. Она, Катя, пять лет назад посадила мужа младшей сестры вон той, маленькой, как детская кукла, и сухонькой, как мел, старушки. На семь лет. Хоть кто-нибудь вспомнил, что этот… прости господи, избивал свою благоверную смертным боем по два раза на дню, семь дней в неделю, без выходных и праздников? Да ничего подобного. Зато все помнят, что посадила. Или та мамаша с Октябрьского проспекта, которая бежала за милицейской машиной, увозящей ее сильно путного сына и кричала: «Благодетели, спасибо!!! Спасибо!!!» А сынок этот, великовозрастный дебил, два метра ростом и полтора в плечах, убил пожилого мужчину на улице. За что? А одернуть посмел, когда жлоб этот, хозяин жизни, матом орал на весь проспект. Кто-нибудь это помнил? Нет. Зато помнят, что она посадила двадцатилетнего пацана на «восьмерик». А по ней — мало! Надо было бы больше. Сиди Катя в судьях, меньше чем «пятнашкой» не отделался бы. Список бесконечен. За без малого десять лет работы многие стали на нее косо смотреть. Кто по делу, а кто и просто потому, что ментов не любил.