— Ну, а я что говорила? Не пансионат, а Содом и Гоморра, — всплеснула Бобрикова руками. — А ты, молодой человек, как я и предполагала, по совместительству продавец сладких грез, значит?
— Какой продавец? Каких грез? Что вы такое говорите, Софья Адамовна? Вы, между прочим, все неправильно поняли, девушки совсем не по этому профилю, они...
— Софочка, что-то я отказываюсь тебя понимать, — вклинился в разговор Иван Иванович. — О чем вы говорите с Валерием?
— Сейчас поймешь! А ну, пошел вон отсюда, я сейчас буду проводить воспитательную работу со своим супругом, — истерично заорала она на Валерия, сотрясая кулаками.
Молодой человек, еле-еле сдерживая рвущийся наружу хохот, стремительно выскочил из ванной комнаты, чтобы не смущать директора.
— А ну, вылезай быстро из этого корыта и одевайся, поговорим в другом месте, — приказала мужу Софья Адамовна. — Сейчас ты у меня все вспомнишь. Посмотри на себя, на кого ты похож. Это же надо было нализаться до такого состояния.
— Софочка, ты же знаешь, что я не употребляю, но сегодня... — начал оправдываться Иван Иванович, пытаясь приподняться. Ванна была скользкой, и у него ничего не получалось, поэтому бедному Бобрику пришлось перевернуться и встать на четвереньки. — Но сегодня непредвиденные обстоятельства совершенно выбили меня из колеи, — пыхтя, точно паровоз, продолжал говорить он. — Я абсолютно деморализован и, пойми меня правильно, я...
— Лучше замолчи и ничего не говори, иначе я не знаю, что с тобой сделаю! — рявкнула жена. — Видела я эти твои обстоятельства. А еще директор пансионата!
— Так ты уже все видела? — опешил Бобриков, продолжая стоять на четвереньках.
— Представь себе, имела такое счастье, — подбоченилась супруга. — Как же ты допустил такое безобразие, да еще прямо, можно сказать, на рабочем месте? Как ты мог? Ты же руководитель!
— А что я мог сделать, Софочка? Я сообразил, чем это для меня может закончиться, когда все уже произошло и ничего нельзя было изменить.
— Как... как произошло? — икнула та, таращась на мужа растерянными глазами. — Ты хочешь сказать, что...
— Да-да, дорогая, — зашептал Иван Иванович, принимая наконец вертикальное положение и затравленно оглядываясь по сторонам. — Я хочу сказать, что был совершенно бессилен что-либо изменить. Ты можешь себе представить, каково мне было? О, боже, что я испытал в тот момент! — закатил он глаза. — Я думал, что у меня будет сердечный приступ.
— Могу себе представить, до чего тебе было тяжело, бедненький. И как же я тебе сочувствую! — коброй прошипела Софья Адамовна и со всего маху залепила супругу такую оплеуху, что тот моментально вернулся в прежнее положение. То есть приземлился на дно ванны, да так стремительно, что отбил свои нижние полушария. — Дорогая, что ты делаешь? — всхлипнул Иван Иванович. — Ты же знаешь, что у меня может обостриться радикулит. За что ты меня так?