И матушка залилась горьким безутешным плачем. Сорока чертыхнулась про себя и принялась за дело. Перво-наперво она потащила мать в ванную. Та слабо отбивалась, но не больше. Ксения заставила ее принять ванну, вымыла ей волосы. Притихшая матушка уже только тихонько всхлипывала, но Сорока знала, что истерика может продолжиться в любую минуту, и была наготове. Закутав свою миниатюрную родительницу в пеньюар, Ксения отвела ее в спальню, уложила в постель и сидела с ней рядом, пока та не уснула. «Мама, мама. Ну за что же ты так себя мучаешь? Ни один мужик этого не заслуживает, даже отец. Ты же у меня самая молодая, самая красивая. Ну зачем же ты так с собой поступаешь?»
Покачав головой, Сорока осторожно прикрыла матушку вторым одеялом и ушла в кухню. Там она широко распахнула окно, чтобы побыстрее выветрился запах алкоголя и табака. Мать у нее курила от случая к случаю, но судя по количеству скопившихся окурков, за эти дни она выкурила никак не меньше четырех-пяти пачек. Вслед за содержимым пепельниц в мусоропровод отправились две опорожненные бутылки «Метаксы». Третья, недопитая, была поставлена Ксенией обратно в бар. Так, теперь надо что-нибудь приготовить. Лучше, наверное, супчик. С похмелья — самое оно. И еще обязательно что-нибудь картофельное. Значит, так и сделаем: рассольник и жареная картошка.
За этими хлопотами незаметно подкрался вечер. Сорока позвонила домой, предупредила, что останется ночевать здесь. Кухня уже блестела чистотой, в комнатах был наведен идеальный порядок. Где-то около одиннадцати часов из спальни вышла проснувшаяся мама. Ксения сразу же поставила еду разогреваться.
— Дочка, который час?
— По-моему, начало двенадцатого.
— Ой, тебе же надо, наверное, домой ехать, а то твой милый уже волнуется.
— Милый уже в курсе, что я сегодня ночую у тебя, так что об этом не беспокойся. Как себя чувствуешь?
— Плохо. Голова кружится, и тошнит.
— Давай сейчас поедим, и все пройдет. После крепкого спиртного всегда так.
— Мне на душе плохо. Как после этого жить — не знаю. Мы же с твоим отцом всю жизнь вместе, как в школе за одну парту сели, так и не расставались. А теперь он говорит, что просто меня терпел и что я — дура, которая сама бы, без него, драгоценного, ничего не смогла и не добилась. Представляешь? За что он меня так, что я ему сделала? Жили не хуже других, ну ругались иногда, было дело, так это ерунда. А он вещи собрал, сказал, что дача — его, а квартиру, так и быть, он мне оставляет, повернулся и ушел. Даже толком ничего не объяснил.
— Мама, плюнь ты на него и разотри. Жизнь на нем клином не сошлась. Ты же у меня привлекательная женщина, тебе же никто никогда твой возраст правильно назвать не мог. Да и поклонники у тебя имеются, о чем переживать? Ну ушел, и пускай…