— А ты, Вадим…
— Меня не будем обсуждать. Вот видишь зеркало? Разбил бы, если б не дурная примета. Хороший табак, — сказал Горчаков, — крепкий. Это что за марка?
— «Житан».
— Да, «Житан»… Конечно. Я забыл. «Житан».
Опять помолчали.
— Да что же я? — засуетился вдруг Горчаков. — Давай выпьем за нашу встречу. Два года — это не фунт шоколада, как сказал бы твой брат Платон. Как он, кстати? В Париже? А может быть, в Лондоне? Или, как я, грешный…
— Платон в Париже. Сначала он прислал мне истерическое письмо, что запрещает являться на похороны матери. А не так давно приходил ко мне. Но не как брат к брату. Явился и в напыщенных выражениях объявил, что Союз пажей ее императорского величества постановил вычеркнуть мое имя из списков. Хорохорился, как индюк, а у самого губы трясутся…
— Вот черт! У меня только один стакан.
Горчаков старался не встречаться с Кромовым глазами.
— Прямо из бутылки пить не будем, не торжественно. Мы все-таки не на позициях. Ты мой гость, окажи честь. Прошу! — И протянул полный стакан. — За букет не отвечаю, но действует неотразимо.
— За тебя, Вадим. За нашу встречу. — Кромов выпил до дна.
— Ну, какова мерзость? — Горчаков хохотнул. — Ты, брат, в Париже еще такого не пробовал. А мне после сивухи в донских станицах и эта дрянь кажется нектаром. — И снова наполнил стакан.
— Ты был на Дону, у Деникина?
Горчаков стал медленно пить, запрокидывая голову. Поставил пустой стакан.
— А где, по-твоему, Алексей Кромов, я должен был быть эти два года? Я, полковник Горчаков, боевой офицер русской армии? Не все же такие умники, как ты или твой брат Платон. Или некоторые прочие… Да, я забыл произнести свой тост. За тебя, Кромов, за всех умников, кому своя шкура дороже России.
Кромов резко поднялся:
— Если ты через два года после разрыва наших отношений позвал меня, чтобы оскорбить, ты просчитался. Это говорю я, полковник граф Кромов, твой бывший боевой товарищ. Ты сейчас же принесешь извинения или я требую удовлетворения.
— Удовлетворения? Вот как? — Горчаков впервые взглянул прямо в глаза Кромову. — Что ж… Где и когда пожелаете?
— Здесь и сейчас.
Горчаков смотрел в лицо Алексея Алексеевича широко открытыми глазами.
— Изволь… — Он встал, зачем-то застегнул ворот рубахи. — У тебя какое оружие?
— Я безоружен.
Горчаков подошел к постели, достал из-под подушки пистолет, проверил магазин, положил оружие на подоконник.
— Кинем жребий, чей выстрел первый. Кидай ты. У меня нет ни одной монетки.
Кромов достал монету.
— Орел, — сказал Горчаков.
Монетка, закрутившись, ударилась в потолок, подпрыгнула на полу и закатилась под кровать. Горчаков рывком сдвинул кровать. Монетка выпала на «орла».