Евнухи торчали на Ат-Мейдане, не спуская глаз с Рустема-паши и Михримах, так, будто визирь был котом, а принцесса птичкой или мышью.
— Эти проведут, — пробормотал Рустем. — Эти проведут и заведут куда хочешь. А вам бы, ваше высочество, не следовало идти в то паскудное место.
— Не твое дело!
— Я только к тому, что когда воз разбился, то всегда найдутся охотники указать дорогу, да только ведь ехать не на чем.
У Михримах снова сменилось настроение.
— Не хочу я туда ехать. Это, наверное, так страшно. И этот казак… Как его зовут?
— Казак, да и все.
— Имя?!
— Что имя? Для мертвых все равно. Сегодня он еще зовется Байдой, а велит его величество султан…
— Байда? Что это такое?
— А кто может знать? Наверное, человек, который любит пить и гулять, ну, и от нечего делать помахивает сабелькой.
— Я пошлю ему сладостей.
— Ваше высочество! Какие же сладости для человека, которому завтра отрубят голову? Уж если посылать, то меду и водки.
— Что это такое?
— Напитки, которые употребляют христиане, чтобы поднять дух.
— Разве не поднимает духа молитва?
— Молитва — для правоверных. От нее они даже пьянеют, точно так же, как от крови.
— Как ты смеешь? Правоверные пьют только воду.
— Ваше высочество, водой они уже запивают. А пьют кровь. От нее и пьяны. Как сказано: «Купайтесь в их крови».
— Пошли тому казаку то, что нужно. И скажешь мне завтра.
А самой снова не давала покоя мысль: «Рассказать ее величеству султанше! Немедленно рассказать матери! Ведь это же с ее земли! Все ли там такие?»
К Рустему снова обратилась придирчиво:
— Разве никогда раньше не было казаков в Эди-куле? Почему я не знала?
Он был спокоен:
— Ваше высочество, они не добирались до Эди-куле. Слишком далеко. А этот добрался. Забыл о мудрости: прежде чем украсть минарет, подумай, как его спрятать.
Что начинается несчастьем, заканчивается тоже несчастьем. Всегда о самом главном узнаешь слишком поздно. И хотя весть о казаках в Эди-куле, словно бы состязаясь, принесли ей Гасан-ага, Михримах, даже сам султан, Роксолана знала, что уже поздно, что ничем не поможешь, да еще и этот неповоротливый и неуклюжий Рустем на этот раз проявил неуместную резвость и дал Сулейману прекрасный повод выставить перед всем Стамбулом виновников ужасного пожара, сожравшего чуть ли не половину столицы, обвинив этих несчастных, не спрашивая их провинности, ибо побежденный всегда виноват и всегда платит самую высокую цену.
Гасан приходил к ней каждый день, она допытывалась:
— Как они там? Что делает тот, которого ты называешь Байдой?
— Ваше величество, он поет.
— О боже! Что же он поет?