В тот же день «Ласточка» подняла якоря и помчалась в обратный путь, к острову Святой Елены.
15 апреля 1821 года мы снова стояли на рейде у берегов острова. И первое известие, которое мы получили, было, что за последнее время здоровье Наполеона значительно ухудшилось, и что он почти перестал выходить из дому.
Хадсон Лоу не умел скрыть своей злой радости, и всем и каждому говорил:
— Корсиканский кровопийца скоро отправится на тот свет.
Нам, людям экипажа «Ласточки», разрешалось изредка сходить на берег, и там мы вступали в общение с береговыми обитателями. Должен удостоверить, что все население острова, особенно рыбаки двух тамошних поселков, солдаты 54 полка и матросы охранявших остров военных судов, — все говорили о болезни «Бони» не иначе, как с сожалением и сочувствием. Открыто обвиняли Хадсона Лоу в том, что, если император умрет, то он, Хадсон, будет повинен в преждевременной кончине Бонапарта. Это он, Хадсон Лоу, выбрал Лонгвуд для жилища павшего цезаря. Это он лишил Наполеона малейших удобств. Это он воспретил Наполеону навещать казармы и лагерь 54 полка, как будто Наполеон мог соблазнить целый английский полк и заставить его перейти на свою сторону. У великого воителя по злобному, тупому капризу его тюремщика была отнята даже возможность говорить с солдатами, развлекаться наблюдением над их ученьем…
Это он, Хадсон Лоу, буквально выжил с острова тех немногих оставшихся верными Наполеону людей, которые последовали за экс-императором Франции в страну изгнания и своим присутствием облегчали его участь. Доктора Мэара он не только выжил, но выслал, лишив больного цезаря необходимой ему врачебной помощи. Выслал графа Лас-Казаса, выслал генерала Гурго, преданного Наполеону до самозабвения. Оставил только генерала де-Монтолона с супругой и маршала Бертрана, но грозил выслать и их…
Это он, Хадсон Лоу, по целым месяцам, под предлогом необходимости просмотра, задерживал присланные Наполеону книги, отнимая у него и это невинное утешение…
О, Господи! Да разве перечислишь все, что изобретал отравленный злобой мозг «палача Наполеона»…
Но теперь Хадсон Лоу мог ликовать: дни Наполеона явно шли к концу. Об этом знал, об этом говорил весь остров.
Маленькая голубоглазая девочка, дочь таможенного чиновника, — та самая, которая когда-то сунула мне в руку пучок запыленных, жалких цветов «для бедненького Бони», — при встрече со мной улыбалась так печально, что у меня на глазах навертывались слезы, и я почему-то вспоминал оставшуюся на родине, там, в далеком туманном Лондоне, мою милую Минни, такую же голубоглазую и светловолосую…