Немца Репняков как-то почти совсем не видел. То есть он его видел, конечно, но как что-то второстепенное: вот дерево, вот бетонная дорожка, вот немец, вот скоба какая-то на двери гаража, вот еще что-то, а вот немка — немка притягивала его взгляд…
Вполне возможно, что и родители у них живы и в эту самую минуту, когда они безропотно стоят в свете автомобильных фар под дулом его автомата, родители их рассчитывают, что дети приедут к ним в гости. Ну, мало ли что… Да и форма эта… Ну, надела ее, да и бог с ней, раз ей так хочется. А он-то тут при чем?
И тут лейтенант Репняков ясно увидел глаза своей матери с морщинками вокруг, с родинкой на правой брови. Такая хитрая родинка: спряталась среди волосков, и не разглядишь ее сразу. А то вдруг выступит из своей засады — и лицо матери становится другим. Его хочется взять в ладони и гладить, баюкать, защищать. Как жаль, что он так редко позволял себе это делать. А мать в таких случаях робко отстранялась от него и говорила: "Ну что на тебя нашло, Саша? Экой ты, право. Ты мне всю прическу испортишь". А он видел и чувствовал, что ей приятны его ласки, она затихала под его руками, а потом всегда почему-то плакала, стараясь делать это незаметно. Да куда ж спрячешься в их маленькой комнатенке! Странные они, эти женщины… Вот если бы был отец… Но отца своего Сашка почти не помнил, и в семье о нем говорили редко. Лицо у матери при этом становилось испуганным, и она старалась перевести разговор на что-нибудь другое. Он чувствовал, что здесь скрывается какая-то тайна, которую ему лучше не знать. Для него и для всех эта тайна скрывалась за тремя словами: "Отец нас бросил". Но брошенные жены не хранят скрытно от других, даже от своих детей, фотографии бросивших их мужей. Уж это-то Сашка знал точно. А его мать хранила. И не потому ли она всегда плакала после его неуклюжей сыновней ласки?
Материнские глаза со слезинками в уголках, так не похожие на глаза стоящей перед ним желтоволосой немки, увидел перед собой лейтенант Репняков так отчетливо, что почувствовал внутри пугающий холод. А потом глаза своего младшего братишки Генки. И Нелькины тоже. И еще чьи-то. А спиной своей он ощущал взгляд майора-танкиста. И капитана-связиста. И под взглядом всех этих глаз он должен сейчас… чтобы о нем потом всю жизнь говорили, что он… что лейтенант Репняков, который так влюблен в авиацию, который пишет стихи втайне от своих товарищей, мечтая, однако, что кто-нибудь случайно узнает об этом и попросит его почитать… и он прочитает… и они понравятся… чтобы он сейчас, вот на этом самом месте… Да как же он потом будет жить? Как будет смотреть в глаза… хотя бы своим товарищам?