Когда я оставался один, то час за часом, минута за минутой перелистывал тоненькую книжицу своей короткой любви — особенно три последних месяца — и все, что было до этого. Может, я чем-то провинился перед своею любовью, что-то сделал не так или что-то не сделал, что нужно было сделать? Может, моя вина накапливалась день ото дня, а я не замечал этого? Может, в тот день, когда она была у меня последний раз, когда…
О, господи! Перед моими глазами возникают ее глаза, ее губы, ее тело — я гоню это навязчивое видение… Ведь и в последний раз все было как всегда… как всегда… Ничто не говорило о близкой разлуке, ничто не внушало тревоги, и прощальный поцелуй был таким же, как всегда — все было как всегда, а она не пришла, не подходит к телефону, не отвечает на мои письма…
Но что мешает мне пойти к ней самому? Вот я сейчас приду, увижу ее, она улыбнется — и все пойдет по-старому.
Так я убеждаю себя, хотя хорошо знаю, что по-старому уже ничто не пойдет. И еще я хорошо знаю, что если я способен просить и умолять в письмах, то совсем не способен делать это с глазу на глаз. Мое самолюбие топорщилось и восставало. И я не пошел, а она… А ее поглотила ее математическая бесконечность. Или что-то другое.
В то время я учился в институте на заочном отделении в Ростове, работал в «ящике» и часто ездил в Таганрог — это было связано с моей тогдашней работой. Как-то возвращался домой на электричке — она села напротив. Мы познакомились. Она жила в Таганроге, а училась в Ростове. Это случилось в июне. Когда же я получил от нее математическую записку, на дворе уже стояла зима. И я начал писать стихи, не задумываясь над тем, хороши они или плохи, потому что мне не с кем было поделиться своей тоской:
У меня впереди труднейший экзамен,
Мне бы память гранить о формулы Эйлера,
А я всю ночь просидел над стихами,
И метель, прилетевшая с севера,
До утра трепала струны у тополя,
И он, от стонов переходя к воплям,
Печалился в стылой снежности
О ветра июньского нежности…
Мне казалось, что зима никогда не кончится…
И все равно: прекрасная это штука — ве-ло-си-пед! Ах, до чего же прекрасная штука! Особенно, если нужно от чего-то убежать…
Мне двадцать пять, у меня сильные ноги и хорошая дыхалка, в кармане бутерброд с колбасой, на раме велосипеда фляга с водопроводной водой. Я кручу и кручу педали. По Буденновскому, по старому мосту через Дон — на юг, на юг, на юг! Машины теснят меня к тряской обочине, обдают пылью, бензиновой вонью, швыряют в меня щебенкой. Пусть! Мне бы только выскочить за Батайск, а там можно направо — к Азову, можно налево — к черту на кулички.