Кияшко обернулся, а с края котлована медленно валится немец. Сначала винтовка упала, а потом шлепнулся и сам фриц. Лейтенант тоже открыл огонь, отогнал, заставил залечь двоих или троих немцев, бежавших следом. Мы стали бросать гранаты, торопясь опередить залегших фрицев. Попали или нет, не знаю, но больше там никто не появлялся.
Бой едва не дошел до рукопашной, но, понеся потери, немцы стали отступать. Они в панику редко кидались, хорошо были обучены, но в этот раз побежали. Мы им в спину ударили, еще сколько-то фрицев на снег полегли. Кто уцелел, прятались, где могли. Но их доставали из противотанковых ружей и «максимов». Пусть воронка метра полтора глубиной, но когда огонь плотный, то разбивает землю, рикошет идет. Спастись трудно, да и расстояние было небольшое, метров 100–200.
Нам ответили, как обычно, из минометов и пушек. Будь у них снарядов побольше, всех бы нас со злости перебили. Но ведь окружение! Какой бы запас ни имелся, а надолго не хватит. А мы отсиживались в блиндажах, «лисьих норах» и тоже несли потери.
Немецкая авиация уже давно притухла, а наша действовала на направлениях главного удара, на внешнем кольце окружения. Но пару раз штурмовики Ил-2 хорошо пропахали артиллерийские позиции ракетами и бомбами. Затем из пушек и пулеметов все прострочили. Что-то горело, взрывалось, дым висел полдня.
И все же наши силы таяли. Принесут термоса с едой, сухари, водку — ешь, пей, не хочу! Погибшим товарищам ничего не надо. Раненых каждый день уносили. Смотришь на погибших, и еда в рот не лезет. Прямо скажу, не ожидал я таких потерь. К концу января нас мало осталось, а участок обороны большой.
Хотя фрицы не любители по ночам воевать, но от такого упорства чего угодно можно ждать. Бойцы к концу дня с ног валились. Взводный Кияшко и сержанты ходят по траншее, то из одного пулемета очередь дадут, то с другого.
Почему немцы не сдавались? Ведь ясно, что обречены. Кроме жесткой дисциплины и пропаганды (русские всех пленных убивают!), Паулюс своей армией держал южный фланг советско-германского фронта, отвлекал на себя большое количество наших войск. Давал возможность отступить другим частям. Как бы то ни было, а рядовым немцам, промерзшим насквозь и доходящим от дистрофии, до черта все надоело. И когда получили приказ о капитуляции, полезли из всех щелей сдаваться. Второго февраля такая тишина стояла!
А нас из 300 человек через две неполных недели осталось в живых 60–70 бойцов и командиров. Взводный мой, Кияшко, тоже уцелел. Не верили, что пережили эти бои. Нас на десантников учили, а мы оборону намертво держали. Долг свой выполнили, хотя две трети людей убитыми и ранеными потеряли.