— Это Эличкин друг, — прошептала мамаша, всем своим видом показывая, что Пенс ей глубоко неприятен.
— Ага, — многозначительно протянул Лешенька. — Была вот у этого жмурика тоже подруга. Теперь с простреленной башкой лежит. Ты бы, Элька, была осторожнее!
— Пошел ты, Маркел, — грубо выругалась Эльвира и дернула Пенса за руку. — Пойдем отсюда! С Маркелом можно только одну минуту общаться, потом он становится вреднее радиации!
Она вытолкнула Пенса в коридор под насмешливый и многообещающий взгляд Маркела и, хлопнув дверью, прислонилась к стене.
— Ух, — выдохнула она. — Просто кошмар. Лучше бы убили этого козла, честное слово! Может быть, мне скосить под маньяка и пришибить его самой?
— А за что ты его ненавидишь? — спросил Пенс.
— За дело, — коротко и ясно ответила Эльвира. И в этот момент сверху, стуча высокими каблучками, спустилась такая фемина, что у Пенса перехватило дыхание.
Такой красавицы он никогда еще не видел в жизни!
* * *
Выпив чай, я умиротворенно откинулась на высокие подушки и отдалась приятным размышлениям о моих несчастьях.
Глаза я закрыла, старательно рисуя перед мысленным взором, как я, такая несчастная, бреду по городу, в дождь, с начинающимся воспалением легких, в то время как Пенс наслаждается жизнью в объятиях этой профурсетки Эльвиры! Наконец, измученная, с температурой под сорок, я вползаю в подъезд, и там меня и находят наутро, как бедненькую девочку со спичками.
Конечно, теперь начиналось самое приятное в моих фантазиях. Боль и позднее раскаяние Пенса. Его хриплые рыдания, которые сотрясали его тело, и слезы, капающие прямо мне на лицо. «Я белая птица, теперь я на воле».
Как я перешла через зыбкую границу, отделяющую явь от сна, я уж и не помню.
Только вот оказалась я почему-то во Франции, на стогу сена, а рядом со мной сидел Вийон, причем рожа у него была точь-в-точь как у Филиппа.
— Что ж это ты, мать моя? — осведомился он на безукоризненном русском. — Почему замуж за меня не захотела?
Я от изумления уставилась на него и спросила:
— Ты Филипп?
— А какая тебе разница? — ухмыльнулся он. — Теперь мы с твоим Филиппом равны.
Вокруг нас почему-то носились какие-то клочки бумаг, и, ухватив один из них, я ничего не смогла разобрать.
— Слушай, — спросила я у поэта, прикинувшегося по неизвестным мне причинам вором Филиппом. — Ты знаешь, кто его убил?
— Кого?
Вот зараза! Делает вид, что не знает, о ком я говорю.
— Филиппа, — смиренно повторила я.
— Тебе это важно? — лениво покусывая травку, спросил он, смотря вдаль затуманенным взором.
— Конечно, иначе ведь обвинят меня!