— Бери чистую бумагу и чернила, — сказал Корзун. — Садись в соседней комнате вместе с милиционером и пиши все, что только что рассказал. Я потом проверю… Только все точно. И не думай в окно прыгать. Там стальные решетки. И расписывайся на каждой страничке.
— Хорошо! — вскочил Цимбал, как бы обрадовавшись.
Милиционер увел его, плотно прикрыв дверь.
Вдоль берега прошли яхты. Послышался звонкий девичий смех, донеслась старинная песня: «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому…»
Корзун замурлыкал этот мотив.
— Как ты поступишь с этим Цимбалом? — спросил Петр.
— Не с Цимбалом, ты хотел сказать, — поправил его Корзун, — а с этим лжеморяком в кителе, который дал ему паспорт?
— Конечно.
— Сам не знаю. Мы дважды подробно допрашивали художницу, как только она выздоровела. Нет ни малейшего сомнения. Лобастый сказал правду. Вместо одного преступника мы задержали другого. То, что у Цимбала не его паспорт, я понял сразу, поэтому объявил всесоюзный розыск и получил сведения, что Коржов, год назад утерявший паспорт при весьма странных обстоятельствах, не знает, где он его утерял, проживает в Самгородке, рабочий. Попутчики Ирины Чугай, к сожалению, никаких новых данных не сообщили, лишь повторили имя, которое я знаю от пострадавшей, и описали наружность… внешность.
— Заколдованный круг.
— Нет. До сих пор был заколдованным, а сейчас, пожалуй, нет, — как-то радостно, с облегчением вздохнул Корзун, положив горячую руку на плечо Петра. — Только что, когда Цимбал раскалывался, меня осенила идея… Знаешь, так иногда бывает: ходишь-бродишь все вокруг да около, как в дремучем лесу, когда заблудишься, — и вдруг наткнешься на дерево или куст. А на нем маленькая надломленная веточка, которую ты сам и надломил, когда вошел в лес. Надломил просто так, подсознательно подумав: а может, заблужусь в лесу… Такой вот веточкой стал для меня паспорт… А вдруг ниточка на самгородском Коржове не обрывается? А вдруг попутчик Ирины вертел ся возле Коржова? Надо бы тут все прояснить.
— Иван Прокофьевич, я думаю, напрасно они держали тебя все эти годы возле полосатого журавля, на контрольно-пропускном пункте. Твое призвание — следствие, а не проверка документов у людей…
— Кто знает, — неуверенно произнес Корзун. — Может, и это помогло… Кто знает, Петр. А теперь искра вспыхнула — и я загорелся. Ну что ж, ты скоро в Европу поедешь, а я покачу в Самгородок. Хочу побеседовать с настоящим Коржовым лично. Думаю, эта ниточка не оборвется. Придется, правда, использовать для этого отпуск, а то начальство поговаривает, не прикрыть ли дело вообще. А мне хочется его закончить.