— Машина моя, — повторил Лютер. — Моя.
Калли продолжал говорить, будто не слыша Лютера:
— А значит, можешь воспользоваться моей добротой или торчать здесь, как последний кретин. Но вот чего ты…
— Она мне…
— …не можешь сделать, Джесси, — голос Калли вдруг загремел на всю машину, — так это оставаться у меня в пикапе еще хотя бы секунду.
Лютер поглядел ему в глаза. Пустые, немигающие.
— Так что вылезай-ка, парень.
Лютер улыбнулся:
— Вы просто хороший человек, который крадет машины, правда, мистер Калли, сэр?
Калли улыбнулся в ответ:
— Сегодня второго поезда уже не будет, Джесси. Попробуй залезть в третий вагон от хвоста. Ясно?
Он протянул руку и открыл Лютеру дверцу.
— Семья у вас есть? — спросил Лютер. — Дети?
Калли откинул голову на спинку сиденья и усмехнулся:
— Еще чего. Ладно, не испытывай мое терпение, парень. — Он помахал рукой. — Вылезай из моего пикапа, живо.
Лютер какое-то время посидел на месте. Калли отвернулся и уставился на ветровое стекло. Где-то над ними каркала ворона. Лютер взялся за ручку двери.
Он спрыгнул на гравий, и взгляд его упал на полосу темных деревьев, по-зимнему истонченных, пропускающих бледный утренний свет. Калли снова протянул руку, захлопнул дверцу, и Лютер смотрел, как он разворачивается, хрустя гравием. Калли помахал ему в окошко и укатил туда, откуда приехал.
Поезд пересекал реку Миссисипи, проезжал Ист-Сент-Луис и шел дальше в Иллинойс. Выходит, Лютеру впервые за долгое время улыбнулась-таки удача: он как раз и направлялся в Ист-Сент-Луис. Там жил Холлис, брат отца, и Лютер, выезжая из Талсы, надеялся продать там машину и, может, сколько-нибудь отсидеться.
Отец Лютера ушел из семьи и двинул в Ист-Сент-Луис, когда Лютеру было два года. Он сбежал с женщиной по имени Вельма Стэндиш, и они обосновались там, в этом самом Ист-Сент-Луисе. Со временем он обзавелся лавкой, где торговал часами и там же их и чинил.
Всего братьев Лоуренс было трое: старший — Корнелиус, средний — Холлис, а младший — Тимон. Дядюшка Корнелиус частенько говаривал Лютеру, что тот мало потерял, живя без отца, потому как Тимон сызмальства был беспечный и нерадивый, питал слабость к женщинам и горячительному, бросил прекрасную женщину, Лютерову мать, ради какой-то дешевой потаскушки. Дядюшка Корнелиус, сколько Лютер его помнил, изнывал по Лютеровой матери, но любовь его была чистая и терпеливая, и та невольно принимала ее как должное, а с годами и вовсе перестала замечать. Таков уж мой удел, говорил он Лютеру вскоре после того, как совсем ослеп: иметь сердце, которое если кому и нужно, то только разбитое, в то время как младший брат, человек без принципов, так и притягивает к себе любовь, она сама словно льется на него с неба.