Джесси Болтун стал первым и самым близким другом из тех, которыми он обзавелся в Гринвуде, и скоро это обернулось кое-какими проблемами. Первое имя у него было Кларенс, второе — Джессап; обычно звали его Джесси, а еще чаще — Джесси Болтуном. Что-то в нем было такое, что привлекало к нему и мужчин, и женщин. Он служил коридорным и запасным лифтером в гостинице «Талса», и у него был прямо-таки дар поднимать всем настроение, так что благодаря ему день пролетал как птичка. То, что Джесси наградили кличкой, было только справедливо, ибо сам он постоянно проделывал это с каждым встречным (он-то в первый раз и обозвал Лютера Деревней, дело было в «Золотой гусыне»), и клички эти слетали у него с языка так быстро и такие меткие, что обычно их обладателя сразу же все начинали называть тем прозвищем, которым окрестил его Джесси.
Джесси, бывало, сновал по вестибюлю «Талсы», толкая перед собой латунную тележку или волоча чьи-нибудь чемоданы, то и дело выкликая: «Как жисть, Стройняга?» или: «Сам же знаешь, это чистая правда, Тайфунчик», вечно прибавляя: «Хе-хе, точно-точно», и еще до ужина все начинали Бобби звать Стройнягой, а Джеральда — Тайфунчиком, и такой обмен обыкновенно всем приходился по вкусу.
А еще Лютер с Джесси Болтуном устраивали в часы затишья гонки на лифтах; а еще они, работая у багажной стойки, заключали пари, сколько через них пройдет чемоданов, и они носились как угорелые и все время сияли-улыбались белым, которые звали их обоих Джорджами, хотя на них обоих висели латунные таблички с именами. И уже после того, как они возвращались назад в Гринвуд, перейдя через железную дорогу, ведущую к Фриско, и наклюкивались в барах и тирах близ Адмирал-стрит, они все равно не теряли бодрости, потому что оба были остры на язык и быстры на ноги, и Лютер чувствовал, что между ними установилось братство, которого ему здесь очень не хватало, — такое братство было у него в Колумбусе с Клещом Джо Бимом, Энеем Джеймсом и некоторыми другими, с кем он гонял мячик, выпивал и, пока не появилась Лайла, бегал по бабам.
Да, в Гринвуде жизнь по-настоящему расцветала по вечерам, под щелканье киев, под звуки гитар и саксофонов, с выпивкой, со всеми этими мужиками, расслаблявшимися после того, как их столько часов подряд называли «Джорджами», «сынками», «малыми», в зависимости от того, что взбредет в голову белому. И если после человек расслабляется с другими такими же, это не только простительно, но и понятно, от него можно этого ожидать — ожидать, что в конце такого вот дня он отдохнет как следует, в хорошей компании.