В конце концов совещание закончили, вынеся постановление — созвать в один из ближайших вечеров всех «себастьянцев», дабы прийти к окончательному решению.
— Но мы намеревались сегодня еще кое-чем заняться, — воскликнул Кнут Релов, — точнее говоря, вами, Ганс Бойман!
Ганс испугался.
— Да-да, — выкрикнул теперь и господин Диков, — позаботимся о пополнении, тогда и подметальщика опасаться нечего!
Ганс узнал, что его собираются посвятить в рыцари сегодня же. Он уже достаточно долго живет в Филиппсбурге и показал себя человеком, из которого будет толк. (Вот только в каком смысле, подумал Ганс.) Его испытывали с самых разных точек зрения. Он выдержал испытательный срок. Релов и Диков за него ручаются.
Ганс невольно вспомнил клеенчатую тетрадь Клаффа. «Испытательный срок на один сезон». И он, стало быть, по мнению всех этих дружески улыбающихся ему господ, выдержал что-то вроде испытательного срока. Потому, надо думать, что был всегда со всеми любезен и никого, даже себя самого, не прикончил…
Прежде еще, чем Ганс успел вымолвить слово — а что ему говорить, может, отказаться?.. это было бы величайшей глупостью, они же хотели ему добра, для него посвящение было высокой честью, вот, пожалуйста, он, мальчишка из Кюммертсхаузена, еще и года не проживший здесь, уже принят в члены самого фешенебельного клуба в городе, ему оставалось лишь благодарить этих благожелательных господ, — так прежде еще, чем он рот успел открыть, его подвели к статуе Себастьяна, «себастьянцы» встали в круг (все, видимо, были в курсе дела), Кордула и Марга принесли две свечи, поднос с бокалами, колоссальную цепь, стрелу и черную шкатулку с блестящими металлическими украшениями. Релов и Диков вытащили из карманов свои ключи.
— А где же фрейлины? — крикнул Релов.
Кордула кинула быстрый взгляд направо-налево и ужаснулась.
— Софи, Герди, да что это с вами! — закричала она, раскрыв впервые за вечер рот во всю ширь, и замахала так энергично, как только могла, в сторону бара.
Обе девицы, раздраженно бурча и недвусмысленными жестами давая понять, что им помешали, отделились от кучи переплетенных тел, в которой ясно различим был лишь сам Герман. Девицы сошли вниз и, получив от Марги две розы, небрежно сунули их себе в волосы. Но вслед за ними спустились под предводительством Германа и непрошеные гости.
Ганса между тем поставили перед Себастьяном, он взял в руки стрелу, и Кордула повесила ему на плечи цепь. Фрейлин поставили с обеих сторон. Они, глядя на него, ухмылялись. Кордула, застыв, точно статуя, держала в вытянутых руках черную шкатулку, как держат при похоронах подушечки с орденами. Релов и Диков вытащили пергаменты — Ганс понять не мог, откуда это они их так вдруг достали, — и начали вперебивку читать. Возле того и другого встали «себастьянцы», освещая каждому пергамент свечой. Мигание язычков пламени придавало всей сцене торжественно-сумрачное великолепие. Гансу пришлось повторить две-три фразы, в которых речь шла о том, что comes sebastiensis