По пути к Фолькманам Ганс попытался припомнить все эти подробности, но до конца так всего и не понял; он рад был, что Анна — его сотрудница и выказывает фанатичный интерес к игре влиятельных групп в кошки-мышки. Сам он предпочитал писать небольшие статьи, критиковал радио- и телепрограммы, которые не нацеливали людей на покупку телевизоров; даже статьи об особенно интересных технических достижениях данной отрасли промышленности и портреты конструкторов и крупных руководителей производства (их всех отличали отвага, изобретательский дар, душевная гармония и высокое сознание своей ответственности) он писал с большим удовольствием, чем комментарии к политико-экономическим каверзам. К счастью, господин Фолькман весьма ценил возможность самому писать именно эти комментарии. Он так счастлив, что у него есть свой бюллетень, говорила Анна. Прежде ему приходилось молча глотать все, теперь он может наконец и сам обнажить шпагу и открыто выступить со своими экономическими взглядами. Анна полагала, что истинной причиной основания «Программ-пресс» (так назывался бюллетень радио- и телепрограмм, над которым трудились Ганс и Анна) было, видимо, желание господина Фолькмана заполучить собственный рупор для своего мнения. Ганс подумал: меня-то он ясно почему взял, не надо бояться, что начинающий станет артачиться.
Ганс был первым гостем. Прислуга еще сновала туда-сюда по комнатам, готовя их для разных этапов празднества, девушки носили туда-сюда вазочки, бокалы, цветы и пепельницы, вполголоса передавали друг другу приказания; каждая, казалось, считает себя ответственной за успех приема, оттого на их лицах застыло выражение чрезвычайной серьезности. Пробегая мимо Ганса, они ему таинственно улыбались — мы, мол, сегодня все заодно, но понимаем, что дистанцию соблюдать нужно. Он не осмелился спросить о господах. Те, верно, летают сейчас по крепко-накрепко запертым комнатам, склоняются к ящикам, заглядывают в шкафы, крутятся и вертятся перед трельяжами, дабы придать своему снаряжению полную завершенность. Ганс, послонявшись по холлу и подивившись на бар, воздвигнутый здесь, чтобы предложить гостям приветственный бокал, поднялся, следуя усвоенной привычке, по широкой лестнице на второй этаж и прошелся вдоль балюстрады, обегающей, точно театральная галерея, весь холл; он рискнул даже выйти на балкон и снова вернулся, но постепенно стал ощущать неловкость, понимая, что прислуга станет тайком насмехаться над ним, если он и дальше будет околачиваться здесь, как обер-кельнер среди столов и стульев, словно обязан был проследить за приготовлениями. Но что ему делать? Ведь неприлично же и в высшей степени смешно, что он единственный гость, который пришел пешком, явился так рано, да еще стоит с таким голодным лицом, словно никак не дождется начала приема. В конце концов, совершенно потеряв голову, он постучал к Анне, услышал, как она повернула ключ, увидел сквозь приоткрывшуюся дверь ее обнаженные плечи и пол-лица, перепугался, хотел было извиниться, но голая рука втянула его в комнату, яркие пестрые обои которой еще никогда так его не смущали, как в этот миг, и он приклеился взглядом к темно-красным розам, чтобы не создалось впечатления, будто он таращится на Анну, разгуливающую в комбинации.