— Ура! — подхватил Носов и метнул последнюю гранату.
Из группы автоматчиков не ушёл никто.
Весь потный, распалённый и гордый успехом, Серёжа Пегов подошёл к машине, для чего-то погладил ладонью её броню и, слегка рисуясь, сказал с небрежной усмешкой:
— На испуг взял. По ихней тактике.
Не удержался, звонко крикнул:
— Рота, за мной!
Но тут увидел залитое кровью лицо Носова:
— Да как ты это… друг…
Носов был ранен в голову. Его перевязали. Дали ему из фляги водки.
— А где Рябчик?
Рябчикова не было.
— Я пойду сам, — сказал Алексей, — Костя, гляди в оба.
Рябчикова он увидел, как только добрался до окопа. Качаясь и спотыкаясь, Рябчиков медленно брёл по окопу, не пригибаясь и, видимо, забыв об опасности, — он хотел к своим и ни о чём другом не думал. Увидав своего командира, он остановился и заплакал. Слабость была в нём неожиданна и испугала Алексея.
Короткий участок от окопа до своего танка они шли очень долго, потому что Рябчиков не давал командиру нести себя, а сам еле двигался. Он был ранен пониже плеча и потерял много крови.
Убитые немцы валялись возле танка и поодаль. На граве и на опавших чуть желтеющих листьях темнели пятна крови и копоти.
В поле тоже тут и там холмиками возвышались трупы. А живых немцев не видно было, и над полем снова повисла давящая, как тяжелый зной, недобрая тишина.
Носов сидел под деревом, припав спиной к белой в пятнах копоти коре. Рядом с ним лежал на боку Рябчиков. Он мутнеющими глазами уставился на командира, и Алексей понял, как ему хочется уйти отсюда — к покою, к безопасности, к умелым рукам, облегчающим боль.
— Сиди уж, — сказал Алексей Носову, попытавшемуся подняться, и сам перевёл танк на запасную позицию.
Всем было ясно, что скоро всё начнётся сначала.
Рябчикова перенесли в укрытие. Носов хотел забраться на своё место водителя — должно быть, не был уверен, хватит ли у него потом сил.
Алексей знал, что всех занимает сейчас один вопрос, и спросил:
— Ну, друзья, как же мы с вами теперь считаться будем? Боеспособными или вроде вышедшими из строя?
Усталые лица повернулись к нему и застыли. Выражение их было странно: и усталость, и что-то более сильное, чем усталость — большое раздумье, и отсвет пережитого успеха, и тревога..
Первым ответил Носов:
— Боеспособные, товарищ старший лейтенант. Я могу работать.
— Да как тут уйдёшь? — буркнул Костя Воронков. И добавил: — Снаряды пока что есть.
Серёжа Пегов, пытавшийся расположить в машине трофейные немецкие автоматы так, чтобы они не мешали работать, весело крикнул:
— Трофеи-то? А?
Один Рябчиков не откликнулся. Болезненно морщась, он с напряжённым вниманием как бы прислушивался к чему-то, чего не могли слышать другие.