Наблюдая за тем, как он осматривает ближайшие окрестности, я краем глаза заметил, что сквозняком полоскало гардину, и тут же вспомнил, что не затворил дверь на веранду. Спустя секунду-другую они меня обнаружат. Первой мыслью было спрятаться в нише за генератором, и я начал играть с этой мыслью, вернее, мысль затеяла игру со мной — носилась в мозгу как угорелая, искала выход. По приказанию главаря ополченцы сели на газон, положив мачете рядом с собой. От одного по кругу пошел хлеб, от другого — бутылка виски. Подкрепившись, они легли на траву, вытянули отекшие от долгих хождений ноги — молодые бойцы отдыхали. Лишь предводитель все еще стоял, обшаривая глазами сад. Сейчас увидит открытую на веранду дверь, подумал я. Но командир пошел в другом направлении — в угол сада, спустил штаны и облегчился на корточках за узколистным эвкалиптом. Неспешно вернулся, на ходу поправляя одежду, и лег рядом со своими товарищами, подложив под голову руку.
Я разглядывал убийц, спавших в моем саду, и они показались мне детьми, отдыхающими после праздника в честь дня рождения, — с разукрашенными лицами и в ярких нарядах. Дышали они тяжело, один даже храпел, и, видя их, раскинувшихся на траве, невинных, мирных, я внезапно почувствовал такую усталость, какой не знал очень давно. В ней было что-то утешительное, и, уже лежа на диване, я подумал, что все может кончиться хорошо — мой плен, резня… Если бы я мог хоть разок уснуть по-настоящему глубоким сном, без сновидений, то на все нашлось бы решение… Когда же я опять открыл глаза, в опустевший сад светил белый месяц. Они оставили пустые бутылки, одна была выпита наполовину. Пиво было горьким, с привкусом металла, однако ж оно смочило мой горячий, распухший язык, и уже это было хорошо.
На следующий день я опять напрасно ждал дождя. А через день, около полудня, увидел с крыши, что над склонами холмов по ту сторону болот собираются тяжелые черные тучи. Я молил Бога двинуть их в нашем направлении, но до вечера с неба упало только несколько капель. Воды в кастрюлях набралось на полглотка. Я искал в саду местечки, где вода могла скопиться незаметно для глаза, искал крохотные лужицы вокруг стеблей, в ложбинках листьев. Облизывал их, если они были влажными. Решил съесть банан — только потому, что он был сочным. Жевал долго-долго, но горло отказалось проглотить кашицу. Когда кончиком языка касался нёба, то ощущение было такое, будто я три дня бродил по пустыне. Горло распухло, нос и рот воспалились. Однако я не потел — кожа была сухой и как бы напудренной. Я приказывал себе, открыв рот и высунув язык, дышать быстро, как собака. Садиться, чтобы не упасть навзничь. Перед глазами появлялись маленькие светлые круги, похожие на солнечные диски ацтеков, соединялись в цепочки, и их поблескивание было бликами света на воде озера. Ручьи питали его танцующими молекулами, я видел горные речки моей родины и волны Киву, спокон веку бьющиеся о его берега. Видел все дожди, что прошли в этой стране за время моего пребывания в ней. Дожди!.. Это не были дожди в обычном понимании этого слова, они не были такие, какие я видел в детстве и молодости. Дожди здесь не моросили — они низвергались с неба на землю водяными шарами, шлепались на асфальт со звоном. Казалось, небо раздавало оплеухи. Под тяжестью водяных масс гнулись и ломались могучие деревья, улицы в считанные секунды превращались в огромные сточные канавы, склоны гор и холмов размокали и сползали в долины. Любой ливень был всемирным потопом среднего формата.