— Через пятнадцать дней я буду в Берлине, — начал он не без колебаний в голосе. — Могу я что-либо сделать для тебя?
Кровь прилила к ее лицу. Она резко встала.
— Абсолютно ничего. Этот город превратился в склеп. Не думаю, что я туда вернусь.
Он стоял так близко, что его тело загораживало от нее солнце. В ее взгляде было все одиночество мира. Почувствовав, что ее тайна может быть раскрыта, Ксения отступила на шаг, но Кирилл уже схватил ее за руку.
— Ты такая бледная, просто ужас! Что ты скрываешь? Ты больна?
— Вот еще! С чего бы это? — воскликнула она, стараясь вырваться, но Кирилл держал ее крепко, подтверждая этим, что он тоже может быть упрямым, как и она. Да, упрямства Осолиным было не занимать.
Внезапно ее стошнило. Она, с трудом оттолкнув его, побежала в ванную комнату. Внутренности выворачивало. Спазмы долго не прекращались. Наконец она выпрямилась, униженная и раздавленная. Дрожащей рукой ополоснула лицо. В зеркале отразилось встревоженное лицо Кирилла. Его серые глаза метали молнии. Он протянул ей полотенце.
— Значит, здоровая, говоришь, — сухо произнес он. — Я требую, чтобы ты сказала мне правду.
Она промокнула лоб, щеки, вдыхая свежий запах чистого полотенца и пытаясь привести мысли в порядок.
— Я не больна, Кирилл. Я беременна.
Если бы она не была такой слабой, она наверняка бы рассмеялась, увидев, как вытянулось его лицо. Он молча проследовал за ней в салон.
— Кто отец? — наконец мягко спросил он, и эта мягкость вызвала у нее желание расплакаться.
Она поняла, что боялась его упреков, осуждающего взгляда судьи, готового вынести приговор, всех этих нотаций моралиста, контролирующего жизни людей. Хуже того, она боялась, что брат будет презирать ее или стыдиться. Можно восставать против обыденности, как Ксения Федоровна, идти не по проторенному пути и, тем не менее, испытывать глухой страх перед религиозными догмами, условностями, какой знают все женщины, кто хоть раз в жизни имел внебрачную связь.
— Отец, Ксения, отец, — ласково настаивал Кирилл. — Кто он?
— Макс фон Пассау.
— Тот фотограф?
Она кивнула.
— Это к нему ты ездила в Берлин?
— Хотела узнать, жив он или мертв.
— Надо полагать, что он жив и здравствует.
Кирилл старался шутить, но лицо Ксении было мертвенно-бледным.
— Он решил остаться в Берлине. Я не смогла его уговорить уехать.
— Наташа в курсе?
— Нет. Пока нет. Я не знаю, как сообщить ей такую новость.
Посерьезнев, он подумал минуту, прежде чем продолжить.
— Ты должна не мешкая поставить ее в известность. Чем дольше ты ждешь, тем труднее будет на это решиться. Ты должна сказать правду. Нет ничего хуже обмана… Наточка великодушный человек. Насколько я ее знаю, она не будет в восторге от того, что у ее брата или сестры отец немец, но я уверен, что это хороший человек, потому что другого ты бы не выбрала. Она поймет тебя, вот увидишь.