Макс налил себе виски и выпил одним глотком.
— Неужели ты искренне полагаешь, что Аксель сможет устроить свою жизнь на деньги, которые его отец заработал на чужих страданиях?
— Не преувеличивай. Курт имел состояние и до прихода фюрера к власти. Он просто понял, что выгодно поддерживать ту партию, которая в данный момент управляет страной. Он не собирался в одиночку мешать Гитлеру становиться канцлером. Но он примкнул к ним не из идеологических соображений.
— Ну конечно же нет! — усмехнулся Макс. — Для такого человека, как он, существует только одна идеология — как бы половчее прибрать к рукам все, что плохо лежит. И для этого он готов кому угодно продать душу, будь то нацистская партия или СС, и быстренько занять кресло в министерстве Геббельса.
— Он не один такой! — сухо возразила Мариетта. — По-твоему, надо стереть с лица земли миллионы немцев, которые в свое время извлекли пользу из той системы? Все те, кто обладает способностями и умом, стране крайне необходимы, чтобы восстановить разрушенное. Союзники начали с того, что принялись массово выгонять чиновников на улицы и сторонились тех, кто не был белее снега. Но теперь они поняли, что это утопия. Ситуация меняется с каждым днем. Теперь враги в другом лагере, и ты это прекрасно знаешь. За исключением настоящих убийц, которые все равно будут повешены, по крайней мере, те, кто дал себя поймать, — уточнила она с горечью, — все остальные будут реабилитированы, найдут способ, как это сделать. Пусть Курт больше не будет владельцем газет, но ничто не помешает ему заниматься бизнесом. В течение какого-то времени он будет держаться в тени, но через несколько лет он снова заявит о себе. Не будь таким наивным, дружок! Уверена, что очень скоро мы даже перестанем спорить на такие темы.
Макс смотрел на сестру испуганно. Она только что набросала портрет Германии, которая с ужасным цинизмом переваривала свое национал-социалистическое прошлое. Ему хотелось сказать, что сестра ошибается. Что все жертвы были не напрасны и нельзя строить жизнь с чистого листа. Это было бы трусостью, но не только. Кощунством. И тем не менее, в мрачных словах Мариетты была изрядная доля правды. Он ощущал это в мертвой молчаливости, которая виделась в поступках то одних то других. Конечно, трибуналы выносили приговоры, но бумажная волокита замедляла процесс их исполнения. Находились оправдания, лазейки. Механизм пробуксовывал. Очень скоро американцы передоверили весь процесс денационализации самим немцам. Неудивительно, что такие люди, как Айзеншахт, оказывались невинными, словно младенцы. Конечно, они еще не могли высовываться, действовать в открытую. Кое-кто из них проведет некоторое время в тюрьме, но их оттуда все равно выпустят. Они вернутся к семьям, наденут костюмы-тройки, аккуратно повяжут галстуки перед зеркалом на своей красивой, заново отстроенной вилле в уютном предместье и, сев за руль шикарного автомобиля, поедут на свой завод, на предприятие, в офис.