— Что происходит?
— Мы призываем к всеобщей забастовке, — бросил он на одном дыхании. — Это пока. И, естественно, мы хотим свободы. У нас такие же права, как и у других.
— К черту русских! — крикнул идущий рядом с ним мужчина. — Идемте с нами! Мы требуем отставки правительства…
Наташа приотстала. Она увидела молодую женщину с косынкой на голове, которая смотрела на нее с улыбкой. Рядом с ней юноша нес на плече кусок указателя, на который были нанесены названия секторов.
— Мы сорвали указатели и сожгли киоски, где продают эти ужасные коммунистические газеты, — гордо объяснила женщина. — Они хотят заставить нас работать как каторжных, а мы не в состоянии прокормить детей.
— И вам не помешала полиция? — удивилась Наташа, следуя за ней по пятам.
— Не помешала. Вот, смотрите! Они не осмеливаются идти против нас. Полиция ведь называется народной, а народ — это мы и есть, или нет? Я разбирала руины этого города собственными руками, так что я имею право голоса!
Наташа поняла, что они уже идут по восточному сектору. Недалеко от контрольного пункта стояли полицейские, они и впрямь не вмешивались. Она не могла рассмотреть выражение их лиц, которые они прятали под козырьками форменных фуражек. Манифестанты подошли, чтобы убедить их присоединиться к ним, но никто из полицейских не отреагировал. Они стояли, словно приросшие к асфальту.
Пройдя еще несколько улиц, Наташа взобралась на капот грузовика, чтобы оценить, каково количество манифестантов, но они были везде. Сколько их было — тысячи, десятки тысяч? Никогда раньше она не испытывала подобных ощущений. Отовсюду доносились обрывки старых революционных песен. Всех охватило возбуждение, это ощущение было сладким, как летний плод. Наташе показалось, что она разделяет эти чувства. Она была счастлива за этих мужчин и женщин, за подростков в куртках и кепках, за каменщиков и плотников, которые шли рука об руку. В их энтузиазме был привкус некой дикой свободы. Никто ничего не организовывал и не планировал. Ее руки дрожали, когда она старалась добиться резкости изображения в объективе. Она делала снимки — ведь она была журналисткой печатного издания. Однако ее сильной стороной было слово, а не изображение.
— Ну и ладно, — сказала она и, спрыгнув на землю, положила фотоаппарат в сумку.
В который раз веселый вихрь подхватил ее и быстро донес до огромного здания, в котором когда-то размещалось командование люфтваффе. Теперь тут заседало правительство Восточной Германии. Ее нервный центр. Сильный ветер разбивался о стены этого монументального строения, мощной твердыни из серого камня, которое пережило бомбардировки союзной авиации. Реликвия Германа Геринга.