В машине было холодно, и зубы Макса выбивали дробь. Русский снял свою шинель и набросил ее на плечи пассажира, потом обмотал ноги одеялом. Достал из кармана фляжку и, отвинтив пробку, протянул Максу.
— Коньяк, самый лучший, — сказал он с улыбкой.
Макс сделал глоток и закашлялся. Тепло распространилось по всему его телу. Коньяк был действительно первосортным. Вдоль дороги в темноте, словно часовые, стояли деревья. Он посмотрел на толстый затылок водителя, который держал руль крепкими руками настоящего деревенского мужика.
— Ничего не понимаю, — удивленно пробормотал Макс.
Офицер рассмеялся.
— Надо полагать, что эта фраза стала теперь лейтмотивом, определяющим поведение таких людей, как мы. Позвольте представиться. Игорь Кунин. Родом из Ленинграда. Генерал Советской Армии. Я избавлю вас от деталей, слишком сложных для понимания в данный момент. Скажу просто, чтобы внести ясность: я друг детства графини Ксении Федоровны Осолиной.
Дрожь снова пробежала по телу Макса. Значит, Ксения не забыла его. Значит, она приехала, как в ту ночь, появившись на пороге его дома в час, когда первые британские бомбы начали разрушать город и пожары уничтожали здания. Когда хлопали выстрелы зениток, а берлинцы спасались в бомбоубежищах, она стояла перед ним, спокойная и гордая, в платье из красной шерсти. Она приехала к нему, чтобы сказать, что любит его, что у него есть дочь, о которой он ничего не знал. Теперь она послала к нему советского генерала, чтобы вырвать его из рук неизбежной и, что хуже всего, желанной смерти.
Ксения… Та, которая причинила ему самые горькие страдания, но и та, что подарила счастье, необычайно яркое, волнующее, бьющее через край. Ксения Осолина. Его муза, которой он отдал сердце. Его незаживающая рана.
— Ксения в Берлине? — спросил он.
Его пульс участился, так что он с трудом смог восстановить дыхание. Его мозг будто пронзали белые лучики. Он почувствовал себя очень слабым. Говорят, что даже небольшое эмоциональное потрясение может привести к смерти человека, который только что покинул концлагерь. Если это правда, то первые дни пребывания Макса на свободе могут стать для него не менее опасными, чем само заключение.
Игорь Кунин смотрел на бледное, искаженное болью лицо Макса фон Пассау. На его виске кровоточила ссадина. Так вот он какой, любимый мужчина Ксении Федоровны! Ее душа, как сказала она сама. Разве можно было признать его в этом изможденном человеке, облаченном в грязные обноски, источающие кислый лагерный запах? Она говорила, что он исключительный фотограф. Талантливый художник. Она дарила ему вдохновение. Но как он теперь станет воспринимать окружающий мир? Через свой гнев и озлобленность? Или с разочарованием и тоской? Внезапно Игорь осознал, что Макс до сих пор вопросительно смотрит на него.