С минуту было тихо, потом К. сказал:
— Трактирщик поступил прекрасно, но неосмотрительно. Или у него были особые причины доверять вам обоим?
— Он хорошо знал Ганса, — пояснила хозяйка, — он был его дядей.
— Тогда конечно, — сказал К. — Следовательно, семья Ганса явно многого ждала от его связи с вами?
— Может быть, — пожала плечами хозяйка, — не знаю, я никогда об этом не задумывалась.
— Но, по-видимому, это все-таки было так, — сказал К., — если семья была готова пойти на такие жертвы и просто так, без гарантий, отдать трактир в ваши руки.
— Как потом оказалось, это не было неосмотрительно, — возразила хозяйка. — Я вовсю принялась за работу, я сильная была, дочь кузнеца, мне не надо было ни слуг, ни служанок, я успевала всюду: в зале, в кухне, на дворе, в конюшне; я готовила так хорошо, что даже у господского трактира посетителей отбивала. Вы у нас в обед еще не были, вы не знаете, кто к нам ходит обедать, а тогда ходило еще больше, за это время уж многие разбежались. И результат был такой, что мы не только смогли аренду вовремя выплачивать, но через несколько лет и весь трактир откупили, и он теперь почти без долгов. Правда, другим результатом было то, что я на этом надорвалась, сердце стало болеть, и вот теперь я старуха. Вы, наверное, думаете, что я намного старше Ганса, но на самом деле он всего на два или на три года моложе меня, да и вообще никогда не состарится, потому что от его работы: покурить трубку, послушать гостей, потом трубку выколотить и когда-нибудь стакан пива принести — от такой работы не старятся.
— Ваши успехи достойны восхищения, — признал К., — это несомненно, но мы говорили о времени до вашего замужества, а тогда все же было бы странно, если бы родственники Ганса, жертвуя деньгами или, по крайней мере, идя на такой большой риск, как сдача трактира, торопились бы со свадьбой и при этом не имели бы никаких других надежд, кроме как на вашу работоспособность, которой они ведь еще совершенно не знали, и на работоспособность Ганса, в отсутствии которой, наверное, уже должны были убедиться.
— Ну да, — устало сказала хозяйка, — я ведь понимаю, куда вы клоните и как вы при этом заблуждаетесь. Кламм ко всем этим делам не имел отношения. С чего бы он стал обо мне заботиться или, вернее, как он вообще мог бы обо мне заботиться? Он ведь меня уже не знал. То, что он больше не посылал за мной, означало, что он меня забыл. Если он больше не посылает, он забывает полностью. Я не хотела говорить об этом при Фриде, но это не просто забвение, это что-то большее. С тем, кто забыт, можно ведь снова познакомиться. Для Кламма такое невозможно. Если он за тобой больше не посылает, он забывает полностью не только все твое прошлое, но форменным образом и все твое будущее. Я, конечно, могу, если очень постараюсь, вдуматься в ваши рассуждения, в эти, может быть, справедливые в тех краях, откуда вы пришли, но здесь — бессмысленные рассуждения. Вы еще, пожалуй, дойдете до сумасбродной мысли, что Кламм мог бы дать мне в мужья как раз такого, как Ганс, чтобы я без особенных помех могла прийти к нему, если бы когда-нибудь в будущем он меня позвал. Ну уж дальше никакое сумасбродство завести не может. Да где бы нашелся такой муж, который помешал бы мне побежать к Кламму, если бы Кламм подал мне знак? Чепуха, полнейшая чепуха, это только самому себе голову морочить — заниматься такой чепухой.