— Лживая банда, — сказала учительница, которая как раз закончила перевязку кошачьей лапы и устраивала животное у себя на коленях, где оно едва умещалось.
— Остается, следовательно, господин школьный сторож, — произнес учитель, отшвырнул помощников и повернулся к К., который все это время стоял опершись на метлу и слушал. — Этот вот господин школьный сторож, который из трусости спокойно допускает, чтобы в его собственных безобразных поступках ложно обвиняли других.
— Ну, — сказал К., который хорошо видел, что первый безудержный гнев учителя вмешательство Фриды все-таки смягчило, — если бы даже помощников слегка и отлупили, меня бы это не огорчило; если их десять раз прощают, когда они виноваты, то они могут за это один раз пострадать, когда и не виноваты. А кроме того, господин учитель, я бы не возражал, если бы обошлось без непосредственного столкновения между мной и вами; возможно, это было бы приятно даже и вам. Но теперь, раз уж Фрида принесла меня в жертву помощникам, — здесь К. сделал паузу, в тишине было слышно, как за одеялами всхлипывает Фрида, — все это дело, разумеется, должно быть выяснено.
— Неслыханно, — сказала учительница.
— Я с вами полностью согласен, фрейлейн Гиза, — подхватил учитель. — Вы, господин школьный сторож, по причине своего позорного служебного проступка, разумеется, от должности отстраняетесь; наказание, которое еще последует, я оставляю за собой, а теперь сию же минуту выметайтесь из этого дома со всеми вашими пожитками. Это будет для нас истинным облегчением, и мы наконец сможем начать занятия. Итак — живо!
— Я отсюда никуда не сдвинусь, — заявил К. — Вы мой начальник, но не вы предоставили мне эту должность, а господин староста общины, и я приму увольнение только от него. А он все-таки не для того, наверное, дал мне это место, чтобы я замерз здесь со своими людьми, а для того — как вы сами говорили, — чтобы предотвратить необдуманные акты отчаяния с моей стороны. Поэтому вот так вдруг отстранять меня — это в корне противоречило бы его намерениям, и до тех пор, пока я из его собственных уст не услышу противоположное, я этому не поверю. Кстати, и вам, скорей всего, будет только на пользу, если я не подчинюсь вашему легкомысленному распоряжению.
— Значит, вы не подчиняетесь? — спросил учитель.
К. отрицательно покачал головой.
— Обдумайте все хорошенько, — сказал учитель. — Ваши решения — не всегда самые лучшие, вспомните хотя бы вчерашний вечер, когда вы отказались подвергнуться допросу.
— Почему вы именно теперь упомянули об этом? — спросил К.