Ехать остается одну только, но длинную остановку. Подмерзшие грибы в корзине старика постепенно одинаково коричневеют, он грустно смотрит на свою печальную добычу. Ей приходит на ум холодная зима и подаренный Кирье букет цветов, который пришлось держать на заснеженном балконе. Цветы подмерзли, поэтому их нельзя было нести в тепло, где застывшие лепестки сразу бы оттаяли, обмякли и покоричневели. Тогда Она каждое холодное утро просто радовалась, что, проснувшись, видит пестрые цветы на снегу, теперь это кажется притчей про обманчивую радость и красоту или, может быть, про горькую правду и гладкую ложь, про любовь к вере или веру в любовь, краткость счастья, сны и явь… Она воображает, что окно, в которое Она каждое утро видела цветы, было стеклянной стеной. По ту сторону обманчивая красота застывших лепестков, по эту сторону стала бы некрасивая истина оттаявших. А на стекле осталась бы правда о цветах.
Теперь Она почти нашла обозначение своему чувству счастья. Она ясно видит отблески от стеклянной стены, и причиной тому любовь. Может быть, и Тимофей такие видит, и причиной тому Бог. Она вновь испытывает стыд за свою несдержанность во дворе семинарии.
Она уже встает, чтобы идти к выходу, но тут сумасшедшая, проснувшись, робко протягивает что-то спрятанное в маленьком кулачке. Она протягивает навстречу раскрытую ладонь, чувствует, что кулачок сумасшедшей разжался, и видит мятный леденец. Она благодарит улыбкой и быстро направляется к двери. Выйдя на перрон, Она ждет, пока останется одна, затем пересекает рельсы и по узкой тропе отправляется через луг. В кулаке зажат мятный леденец. Дорога знакомая. Она приведет к обрыву, откуда виден простор. Сперва непременно захочется, слегка оттолкнувшись от обрыва, немного полетать. Но вновь придется смириться, что это невозможно. Дойдя до обрыва, Она все-таки машет руками, между грядами облаков и башенками леса летают птицы. Она пристыженно перестает размахивать руками и садится на сырой песок на самом краю обрыва. Когда смотришь вниз, кружится голова. Она глядит поверх слоев прозрачного неба и полуобнаженных деревьев, медленно сосет мятный леденец.
«Дай кораблик», — сказал однажды Кирье, сидя напротив за овальным столом. Она не поняла. Кирье взял Ее ладонь и показал, как дается кораблик, — точно так же, как это сделала сумасшедшая в поезде. «Кулак разжимается нежно и загадочно, как это делают дети», — объяснил Кирье. Потом они давали друг другу невидимые кораблики, умалчивая, что же дают на самом деле. Бармен, заглядевшись на чудную игру, забылся до того, что стал давать посетителям сдачу, как дают кораблики. Давание корабликов следующей ночью развернулось в Ее сновидении в целое приключение. Она видела во сне, что ждет ребенка. Ребенок родился легко, в переполненном народом магазине, но это вовсе не было обычное рождение — кто-то вложил ребеночка в ладонь как кораблик. Она помнит, как с любопытством разжимала пальцы и как была разочарована, когда увидела на ладони маленькую некрасивую пластмассовую куклу. Было стыдно людей в магазине. Огорченная, Она несла зажатую в кулаке куклу показать родным, в то же время отчаянно веря и убеждая себя, что не может родиться такой некрасивый ребенок. У дверей дома Она приоткрыла ладонь и, увидев в ней цветок амариллиса, радостно взбежала наверх по лестнице.